Персиковое дерево
Шрифт:
Осторожно разведя длинные, плетями свисающие до самой земли ветки, Конан сделал шаг в затененное ими пространство — своеобразный живой шалаш у самого ствола. Один лишь маленький шаг. И сразу же понял свою ошибку.
Потому что босая нога его наступила на что-то теплое и гладкое.
И это что-то уже не было просто нагретым за день камнем…
Оно было живым и мягким, это что-то, и оно суматошно затрепыхалось под Конановской ногой, как может трепыхаться спросонья только человек, на которого неожиданно наступили.
Конан понял свою ошибку и одновременно с ужасающей ясностью
Вернее, попытался.
Рухнуть, придавить, зажать и так далее. Не хватило веса и ширины ладони.
Оглушительный женский визг пробивался между слишком тонкими пальцами, а зубы так нетактично разбуженной девицы неожиданно сильно укусили руку, пытавшуюся преградить этому визгу путь. Сил удержать бьющееся тело не хватало, да и смысла в этом больше не было — даже сквозь пронзительный визг Конан слышал топот и крики в доме.
Вырвав пострадавшую руку из зубов, Конан рванулся к проходу, уже не думая о ловушках. Но запутался в каких-то женских тряпках, упал, снова вскочил, продираясь сквозь ветки так и норовившие живыми лианами опутать тело коварного монстра, до этого так умело прикидывающегося обыкновенным деревом. Ветки царапали кожу, так и норовили ткнуть в глаза, а наиболее коварные мертвой хваткой вцепились в набедренную повязку. Конан рванулся изо всех сил. Ветхая ткань затрещала, пасуя перед варварской волей к свободе. Последние когтистые сучки царапнули голую спину и то, что пониже — и Конан вырвался из смертельных объятий дерева-убийцы.
Только для того, чтобы тут же попасть в гостеприимно распахнутые ему навстречу объятия стражников.
Их было четверо.
И каждый — вооружен.
Какое-то время Конан еще пытался сопротивляться. Разум никак не мог смириться с тем, что какие-то четверо несчастных стражников оказались вдруг непреодолимым препятствием. Четверо, ха! Да он в свое время и с четырьмя десятками вполне успешно справлялся. Попотеть, правда, пришлось, и руки на следующий день просто отваливались, но справился же! А тут — четверо. Всего-то. Пусть даже и вооруженных…
Его разум очень хорошо помнил прежние расклады и никак не хотел смиряться с налагаемыми временным телом ограничениями.
Тут ему помогли стражники, парой убедительных тумаков доходчиво растолковав новое положение дел. Задыхаясь от удара под ложечку, Конан безвольно обвис. Его ноги почти не касались земли — по два дюжих молодчика с каждой стороны растянули его за руки. Это был грамотный прием — из такого положения практически невозможно вырваться. Кроме того все мысли пленника поневоле сосредотачиваются вокруг растянутых до хруста и пронизываемых острой болью плечевых суставов. Тут уж не до сопротивления. Да и после удара под дых не особо побегаешь.
Вблизи стражники казались еще огромней и куда страшней. Может быть, из-за молчаливой слаженности действий, присущей лишь истинным мастерам своего дела.
С прежней синхронной и беззвучной слаженностью профессионалов они проволокли Конана в дом. Протащили по узким коридорам и коридорчикам, задрапированным разноцветными тканями. Мимо мелькали какие-то комнатенки, освещенные масляными лампами или лунным светом, перепуганные женские лица и снова — драпировки, пропахшие туранскими благовониями. Сам бы Конан давно заблудился бы в этом мягком шелестящем лабиринте, но стражам — все нипочем. Прут себе вперед на хорошей скорости. Когда же охранники с прежней молчаливостью как-то по-особому торжественно раздвинули последнюю занавеску, Конан понял, что его доставили к месту назначения.
И оказался прав.
Они стояли широким полукругом.
Очень грамотно стояли, охватывая и перекрывая наглухо все помещение, но при этом на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не задеть рядом стоящего узкой кривой саблей в пылу возможной драки. Кроме сабель на вооружении у троих из них имелись очень неприятные колючие шары на цепочках, на севере называемыми «моргенштернами».
У одного был аркан.
Еще у двоих — сети.
Похоже, пленников тут предпочитают брать живьем.
Этому могло быть два объяснения. Одно — более приятное для потенциального пленника, другое — менее.
Приятное заключалось в образе жизни хозяина дома. Он же купец, а не воин. Это воин предпочитает видеть врага мертвым, а купцу мертвый человек неинтересен. Даже враг. Потому что мертвый не может принести прибыли. А живого, даже врага, всегда можно попытаться выгодно продать.
А Конан сейчас для купца даже и не враг. Так, зарвавшийся и проворовавшийся слуга. Убить, конечно, можно. Только невыгодно. Мертвый прибыли не приносит. Куда выгоднее наказать, поставить на тяжелые работы или продать в рабство. Все это давало некоторую отсрочку. А, значит, и надежду.
Менее приятое объяснение могло заключаться в том, что купец жесток по натуре и любит кровавые развлечения.
В этом случае Копана будут пытать. Может быть, чтобы узнать имена существующих лишь в воспаленном купеческом воображении сообщников. Может быть, просто потехи ради.
Впрочем, даже в этом случае некоторая надела оставалась. Раз не убили сразу и на месте — мало ли как там что потом обернется? Главное — ждать и быть готовым.
— Что здесь происходит?
Этот сильный голос он узнал сразу. В ряду замерших настороженными истуканами воинов возникло легкое шевеление, двое, стоящие по центру, слегка подались в стороны, а из-за их спин выступил сам Нрагон — собственной и весьма недовольной персоной.