Персональное дело

Войнович Владимир Николаевич

Самое простое – проголосовать за Самую Лучшую Партию (СЛП), которую мне очень рекомендуют. Это соблазнительно потому, что, проголосовав за нее, я неизбежно окажусь в числе победителей. С другой стороны, зачем же я буду голосовать за СЛП, когда мне на самом деле больше нравится (или меньше не нравится) Партия Та, Что Похуже (ПТЧП), поскольку сам я для СЛП хорош недостаточно. Однако, чем больше думаю, тем сильнее одолевают сомнения. Умные люди мне объяснили, что, если я проголосую за ПТЧП, а она провалится и не наберет свои пять процентов, голос мой опять уйдет к СЛП. Хорошо, думаю, тогда вообще не пойду на выборы и голос свой единственный не отдам никому. Но умные предупреждают: ты его не отдашь, но его все-таки засчитают в пользу опять СЛП, а твоя ПТЧП и в этом случае останется с носом. Ладно, соглашаюсь, все понял. Буду голосовать

против всех. Но, оказывается, и тут с моим голосом случится то же самое. Раз так, поступлю, как при советской власти: опущу бюллетень в урну, ничего в нем не отмечая. Совсем сдурел, смеются умные люди. Если так сделаешь, твой голос окажется недействительным и опять же достанется СЛП. (Тут интересный наблюдается парадокс: голос недействительный, а СЛП и он пригодится, как Чичикову мертвая душа.) Ну что ж, говорю, тогда вернусь к первоначальному намерению: во всех клеточках проставлю по галочке и проголосую сразу за всех. Хотя и тут мой испорченный голос достанется СЛП. Итак, у меня есть выбор из шести вариантов: 1) пойти и проголосовать за СЛП, 2) за ПТЧП, 3) за всех, 4) против всех, 5) опустить пустой бюллетень и 6) на выборы не ходить. А пока я так думал, сомневался и колебался, дошло до меня известие еще об одном выборе (вариант № 7) и о показателе, который вывел нашу страну на первое место в мире. Речь не о космических достижениях и не о предполагаемых успехах в области спорта, а о людях, у которых, как у тех колхозников из анекдота, крепнет желание улететь отсюда и к той же матери. Оказывается, только за последние 9 месяцев почти 24 тысячи наших сограждан сделали выбор в пользу эмиграции и обратились к другим странам с просьбой о политическом убежище. Казалось бы, что случилось? Ведь у нас вроде все идет хорошо. Олигархов сажают, нефть дорожает, зарплаты и пенсии повышаются, и рубль стоит крепко, как никогда. Тем не менее количество желающих, как говорится, «свалить за бугор» растет быстрее даже нашего ВВП. В этом году их на 65 % процентов больше, чем в прошлом, и очевидна тенденция к дальнейшему росту. Почему? Причин много. Чечня, война, терроризм, бандитизм, коррупция, но среди других есть и та, что свобода наша становится все более регулируемой, демократия управляемой, а речи пустыми. И рядовой россиянин все больше ощущает себя пешкой или винтиком, от которого ничего не зависит и чей голос ничего не значит, как при советской власти. По которой он иногда тоскует, но не настолько, чтобы снова выбрать ее.

05.12.03

Часть шестая Вопросы и ответы

Из интервью Владимиру Нузову 12.06.2002 В Нью-Джерси

– Владимир Николаевич, вы родились 26 сентября 1932 года в Душанбе. Он тогда еще не был Сталинабадом?

– Уже три года как был. Так что, если быть точным, родился я в городе Сталинабаде.

– То есть с именем вождя вы столкнулись, можно сказать, с пеленок. Оправилась ли Россия от сталинщины, как вы считаете?

– Не полностью. По телевидению на днях показывали парад, посвященный празднику Победы. И стоят советские дикторы Кириллов, какая-то дама с ним из тех времен и такими же сладкими голосами говорят примерно те же слова. Это краска, штрих. Многое, конечно, переменилось, но много признаков советской жизни, советской атрибутики, советских манер сохранилось. Кроме того, есть еще много поклонников Сталина, кто-то хочет поставить памятники вождю, а где-то, в каком-то районе, уже и поставили. Так что дело его, к сожалению, живет.

– Я не первый, кто берет у вас предъюбилейное интервью. На сколько вы себя ощущаете, Владимир Николаевич?

– Иногда и на 100 лет! Мне просто не верится, я полагаю, каждому человеку моего возраста не верится, что дожил до такого. Утром встаю, смотрю в зеркало и думаю: что за ветхий старик там стоит? И отряхиваюсь: а, да, это же я…

– Нет, решительно с вами не согласен! Дух у вас молодой, чувство юмора – верный признак этого.

– Спасибо, но самому-то мне неловко так говорить.

– Хорошо. Расскажите немного о родителях, как их занесло в Среднюю Азию в начале тридцатых годов?

– Многие мои предки по отцовской линии были моряками, путешественниками, переезжали с места на место, из страны в страну – прадед мой приехал в Россию из Черногории. У отца «охота к перемене мест» была,

стало быть, в крови, он постоянно передвигался. Даже в советское время ухитрялся довольно часто менять места жительства. Родился отец в городке Новозыбкове Брянской области, но что-то потянуло его в Среднюю Азию. По дороге, в поезде, он познакомился с моей мамой, которая ехала в другое место, ну и, конечно, не доехала. В Душанбе они приехали уже вместе.

– Судя по тому, что вы долго служили срочную – 4 года, – вы во флоте служили?

– Нет, служил я в авиации – тогда в ней так долго служили, впрочем, мой год был последним четырехгодичным. После нас в авиации стали служить три года, как везде.

– Написать «Чонкина» вам срочная служба помогла?

– Если бы я не служил в армии, не пас в детстве колхозных телят, не работал после армии инструктором сельского райисполкома, такой образ не мог бы возникнуть.

– Начало вашей серьезной литературной работы приходится на 1961 год, когда в «Новом мире» была опубликована повесть «Мы здесь живем». Твардовский принимал участие в публикации? Он ведь был тогда главным редактором.

– Я писал сначала, как все, стихи, но в 1960 году написал прозу – эту повесть – и принес ее в «Новый мир» с улицы. Там сидела знаменитая Анна Самойловна Берзер, редактор. Она попросила меня пойти и зарегистрировать рукопись. Я сказал, что регистрировать не буду, а хочу, чтобы повесть прочла она. Анна Самойловна удивилась: «Я же не могу читать все, что к нам поступает!» Я набрался храбрости: прочтите, говорю, 10 страниц, если не понравится – вернете без всяких объяснений, я все пойму. Анна Самойловна таким предложением была удивлена, но прочесть 10 страниц согласилась. Разговор происходил в начале недели, а в конце я получаю телеграмму: «Прошу срочно зайти в редакцию „Нового мира“. Когда я пришел, оказалось, что мою повесть прочла вся редколлегия, включая Твардовского. Обещали напечатать мою повесть в самом ближайшем номере, им стал 1-й за 1961 год.

– Поговорим теперь о вашей антисоветской литературной деятельности. Одного из ваших «скрытых» героев повести «Иванькиада» – поэта Андрея Кленова – я встречал в Нью-Йорке. Он-то мне и рассказал, что сыр-бор в кооперативе «Советский писатель» загорелся как раз из-за его квартиры, освободившейся в связи с его, Кленова, отъездом в Израиль. А господин Иванько работал, кажется, после выхода «Иванькиады» в ООН. Что бы вы стали делать, если бы жалобу на вас накатала ООН?

– Меня бы тогда исключили из ООН, а я написал бы ноту протеста. ( Смеется .) Иванько, кроме всего прочего, был полковником КГБ, поэтому его засылали в разные организации, он был мастер на все руки. Своей повестью я его сильно засветил, он из Америки, а был он здесь чуть ли не резидентом советской разведки, вынужден был убраться в Союз, где служил, по-моему, главным редактором в издательстве «Художественная литература», потом каким-то важным референтом министра культуры Демичева и так далее.

– Вас в 1980 году выслали из Союза, исключили из Союза писателей. А потом-то в СП восстановили?

– В 1989 году мне прислали в Мюнхен из Союза писателей СССР, который еще не распался, письмо без подписи, в котором рассуждали о том, что, мол, пришло время, когда надо исправлять ошибки прошлого, то есть меня приглашают вернуться в Советский Союз и соответственно в СП. На что я ответил: когда мне пришлют письмо, подписанное каким-нибудь человеческим именем и содержащее извинения, тогда я подумаю. Ответа не последовало. Через некоторое время пришло письмо уже из Московского союза писателей с тем же приглашением. Секретарем был тогда Юрий Черниченко, он и сказал, что приносит извинения, хотя сам меня не обижал. Я извинения принял, вступил в этот союз, но никогда там не был.

– Вернемся к «Чонкину». Извините за, быть может, стандартный вопрос, но кто из русских сатириков оказал на вас наибольшее влияние? А может, не русских, а, допустим, чешских?

– Намек понимаю, но все-таки – русских. Конечно, Гоголь. Что касается чешских и не только, мне нравились такого рода плутовские романы – «Тиль Уленшпигель», «Дон Кихот», ну и «Швейк». Но главное влияние шло, повторяю, от Гоголя.

– «Чонкин» экранизирован, Владимир Николаевич?

– Чешский режиссер Иржи Ментцель поставил в 1995 году фильм, считающийся английским, но играют в нем русские актеры и говорят по-русски. А попытка экранизировать роман Эльдаром Рязановым была безуспешной.