Перстень Агируса
Шрифт:
Правая часть холодильника оказалась заполнена похожими между собой, прозрачными красными растворами. На всех бутылочках были наклейки с названием, различными подробностями, и датой изготовления.
А в самом низу холодильника стояли множество баночек, и бутылочек с порошком и растворами зеленого цвета, доставшимися нам от Дэвида де Вольфа, те самые, которые он приготовил триста с лишним лет назад!
В лаборатории на большом столе с керамическим покрытием расположены предметы для изготовления, отмеривания растворов и смешивания их — мерные стаканы и мензурки, весы, магнитные смесители с подогревом, два спектроскопа и центрифуга. В шкафу над столом в старинных стеклянных
Посередине вытянутой в длину огромной комнаты стоит стол, за которым удобно обрабатывать растения, пересаживать, обрезать их, брать для рецептов листья или цветки, не повреждая самих растений.
Схватив со стола журнал, я пошла вдоль стеллажей, поминутно сверяясь с описанием — что и когда следует делать с растениями в каждой из пронумерованных ячеек. Сегодня по расписанию нужно было лишь опрыскать водой некоторые из видов моей флоры, что я и сделала, отметив это в журнале.
В графе «Наблюдения» писать сегодня, кажется, нечего. Хотя, почему бы не проверить лерилею густоцветную, рановато немного, судя по инструкции в журнале, но можно попробовать. Я взяла с полки коробку с набором разноцветных фонариков и выбрала тот, что дает синий свет. Если лерилея покажет флуоресценцию, значит она созрела.
Включив фонарь, я направила синий луч на растение. Так и есть! Оно засияло оранжевым! Выключила фонарь — и лерилея, как ни в чем ни бывало, снова стоит зеленая, зеленее не бывает, лишь кокетливо, чуть-чуть, отсвечивает оранжевым по краям сочных листьев. Теперь их можно срезать и заготавливать. Отлично, я описала изменения лерилеи и как раз в это мгновение включились все цветные лампы. А мощный белый верхний свет погас.
***
У меня пропало желание работать сегодня в оранжерее и в саду, это можно сделать завтра утром. А все из-за того, что в гостиной мой взгляд натолкнулся на большую фотографию в рамке, стоящую на каминной полке. Смеющиеся мама, папа и я, у наших ног сидит собака и важно развалился кот. Это фото было сделано чуть больше года назад, и из всех, кто тогда фотографировался, осталась я одна. Отложив все планы, я решила посетить родителей на кладбище.
Мне нужно было только переодеться и взять из гаража велосипед. В помещении, рассчитанном на три машины, сейчас стояли только две — моя любимая старенькая красная мини купер и мамин серебристый воксхолл. Раньше здесь была и папина белая зафира, но Маргарет избавилась от нее. Ведь машина невольно сохранила следы того, что случилось в день, когда...
Я прикусила губу и, чтобы из глаз не хлынули слезы, несколько раз вдохнула, быстро и глубоко. Помогло... пока что.
— «Пора приводить нервы в порядок, Анна, не то превратишься в вечно плачущее, безвольное и ни к чему не пригодное существо», — это я опять обратилась сама к себе.
А с кем еще я могу поговорить?
И что делать ночью?
Мне стало не по себе. Я не из пугливых, но ночи ожидаю с внутренней дрожью. Если будет ветер, то старый дом начнет поскрипывать, по углам станут метаться тени от качающихся деревьев. Можно умереть от страха. Дедушка прав, надо срочно завести собаку и кошку. С животными совсем не так жутко, как одной.
Хорошо, что сейчас день и светло. Я вскочила на велосипед и помчалась в сторону церкви, во дворе которой располагалось старое кладбище. На нем давно никого не хоронили, за исключением похорон в семейных склепах. Подъезжая, я услышала мелодичный бой часов на церковной башне. Пробило четыре пополудни.
Войдя
Я положила букет и гладкую гальку на плиту, покинула склеп и пошла к выходу с кладбища, осматривая по пути покосившиеся старинные надгробия, расположенные на зеленом травяном покрове. Кое-где хорошо сохранились надписи. Мое внимание привлекла одна довольно большая плита, тоже слегка покосившаяся, очень старая. Она стояла в стороне, далеко от дорожки, по которой я шла. В отличие от других плит, на этой, кроме надписи, был еще и чудом сохранившийся портрет в профиль.
Надо бы спросить в городской библиотеке. Там работает мисс Тэтчер, она увлекается историей нашей деревни и наверняка сможет рассказать о заинтриговавшем меня юноше, жившем в середине восемнадцатого века.
— Привет!
Я вздрогнула от неожиданности и подняла глаза. Передо мной стоял тот самый молодой человек, который сегодня утром проходил по лесной дороге, и взор которого привел меня в неописуемое волнение. Вот и сейчас, парень, наклонив голову, внимательно смотрел на меня с едва заметной улыбкой, а я онемела на секунду. Во-первых, сначала я опешила от неожиданности, так как не слышала, когда он подошел. А, во-вторых, приходится признать, что незнакомец удивительно красив какой-то нездешней красотой и это действует на меня таким образом, что я веду себя, как идиотка.
— Привет!, — наконец выдавила я из себя охрипшим чужим голосом и поперхнулась. Это у меня после плача бывает. Хорошего же незнакомец будет мнения обо мне! Глаза красные, опухшие, волосы даже расчесать перед уходом из дома не удосужилась, да еще и запнулась в самый неподобающий момент — при знакомстве. Пугало огородное и все тут! Я готова была провалиться сквозь землю.
Однако, молодой человек, продолжая смотреть на меня с легкой улыбкой и без тени насмешки, проговорил:
— Мне кажется, я видел тебя сегодня в лесу?
— Да, я была там с друзьями на пикнике, — горло я уже прочистила и мой голос стал звучать нормально, и на том спасибо.
— Меня зовут Марк Веттингер.
— Очень приятно, я — Анна Грей, — и я протянула руку, Марк пожал ее. Рука его была очень теплой, сухой и немного шершавой, а рукопожатие довольно сильным.