Перстень Харома
Шрифт:
— Почему коты ничего не едят?
Видя в жизни всего двух котов, Хамми и Туманного, Марго сделала очевидный вывод, так как никогда не видела, чтобы Хамми что-нибудь кушал.
— Ты имеешь в виду Туманного Кота? — спросила Леметрия, наклоняясь к Марго, но её с ответом опередила Марэлай:
— Потому что он ненастоящий! — сказала она и посмотрела на Туманного Кота.
— Неправда твоя, — не согласилась Марго, — они настоящие.
— Да, нет же, — возразила Марэлай и повернулась к коту: — Скажи, Туманный.
— Я – настоящий, — возразил Туманный Кот и переплыл по воздуху на колени Марго, которая тут же стала его гладить.
Солнце, как будто специально, разогнало все облака, пропекая и землю и воздух, превращая почву в сухую пыль, которая поднималась до флаэсины и поскрипывала на зубах. Чтобы укрыться от солнца, натянули над флаэсиной тент, продуваемый ветром. Дети уснули в каюте, сморенные обедом и жарой, только радостный Витер стоял возле штурвала, обучаемый Перчиком. Чери и Леметрия настороженно поглядывали на них, зная, что учёба – дело хорошее, только пассажиров на флаэсине никто не застраховал.
Хенк и Фогги склонились над картами, разложив их на палубе, и ползали на карачках от одних залежей руд, обозначенных крестиком, до других, не заметив Чери, которая, приободрившись, оседлала Фогги и путешествовала на нем по чертежу. Заметив хихикающих Байли и Леметрию, партнёры по рудам увидели поклажу на Фогги и сами загыгыкали от избытка адреналина.
Показался хвостик притока Леи, уходящий в сторону, а впереди уже виднелась главная река Страны Маргов и Фрей. В этом крае Лея была совсем маленькой и сравнима с рекой Горне, которая в этом месте в неё вливалась. Перелетев Лею и оставив слева городок Барото они, наконец-то, долетели до дома Манароис. Маленькая рощица, его окружающая, казалась игрушечной с высоты, да и сам дом выглядел карликовым, слегка прикрытый сверху ветвями огромного дуба, растущего возле колодца.
Когда флаэсина села, Чери, сразу же перелезая через борт, увидела во дворе странную картину: посредине, прямо на земле, сидела Манароис и ревела во весь голос, а вокруг стояли её коровы и мычали, вероятно, не доенные.
— Здравствуй, Манароис, — сказала Чери, подходя к коровьему кругу. Манароис глянула на Чери заплаканными глазами, ничего не ответила и продолжала реветь.
— Так ты зрячая? — удивилась Чери, видя осмысленный взгляд Манароис.
— Она зареванная, — вздохнула подошедшая Леметрия и, взглянув на коров, предложила: — Давай коров подоим, видишь – они, бедные, не доенные.
— Я не умею, — растерялась Чери.
— Что тут уметь, дёргай титьки и всё, — сказала Леметрия и пошла в дом, откуда вынесла два ведра и стульчик. Сунув одно в руки Чери, присела под коровой и усердно задёргала соски. Чери, притащив почерневшую от времени колоду, присела на неё и бесполезно дёргала соски в разные стороны. Корова, мукнув, недовольно оглянулась, намекая на то, что косоруким здесь не место.
— Давай я, — предложила Байли, приседая на колоду и освобождая от наказания согнутую в дугу Чери. Струйки молока весело ударили в деревянное дно, а корова одобрительно махнула хвостом, разгоняя мух.
«Откуда она умеет?» — удивился Хенк, глядя на жену, а Манароис, последний раз всхлипнув, размазала слёзы по лицу и поднялась на ноги.
— Не королевское это дело, — сказала она, отодвигая Байли, и сама присела под корову. Девочки с интересом наблюдали за процессом, а Марэлай намеревалась сама
Один Туманный Кот сидел на борту флаэсины и смотрел не на коров, а в небо. Перчик, оглянувшись, внимательно посмотрел на кота, потом на небо, пробормотав под нос: «Что он там увидел?»
Репликация седьмая. Фатенот
— Совсем смущён, мадам, что я посмел сейчас,
в столь раннюю пору, побеспокоить вас! — закончил декламировать товарищ Тёмный, вспоминая сочинённий им в 1923 году экспромт в честь графини Куин, которой он передал манто из чернобурки от товарища Будённого.
— Ты снова говоришь стихами, Барти? — раздался голос Фатенот, а её глаза через медное зеркало удивлённо уставились на товарища Тёмного, одетого в красную русскую косоворотку, перетянутую шёлковым поясом с кисточками на концах. На голове Тёмного красовался чёрный кожаный картуз с красной звездой и розочкой сбоку.
— Ты не Барти?! — удивилась Фатенот и, забыв об осторожности, повернула к нему голову, рассматривая усатого чернявого красавца. «Не смотри! Влюбишься, дурр-ра!» — пробурчала одна из невидимых Судеб Времён, висевшая в воздухе надутой совой в углу комнаты. «Молчи! Сама дурр-ра!» — оборвала её вторая сова, внимательно прислушиваясь к разговору.
— Совершенно верно, товарищ Фатенот, — улыбнулся товарищ Тёмный: — Позвольте представиться – меня зовут Тёма.
— Вы тоже пишите стихи? — спросила Фатенот, глядя на Тёмного, в тоже время, перебирая пальцами разноцветные нити на небольшом ткацком станке.
— Не обучен, — возразил товарищ Тёмный, — но имею склонность к декламированию и пению.
— Может, вы споёте мне что-нибудь из вашего репертуара, — предложила ему Фатенот, продолжая работать.
Товарищ Тёмный кашлянул, поднял вверх руку и запел:
«Эх, яблочко, покатилося?
Красна Армия – воротилася!
Эх, яблочко, цвета зрелого
Люблю красного, люблю белого!
Эх, яблочко, цвета макова.
Любит Маня их одинаково!»
Онти, слушая рулады черноглазого красавца, закрыла уши, а Рохо удивленно на неё смотрел – к сожалению, он не мог петь даже так, как товарищ Тёмный. А вот Фатенот плакала, роняя слёзы на разноцветные нити ткацкого станка, которые тут же меняли свою окраску. Судьбы Времён возмущённо кудахтали, теряя перья, которые, вдруг, ниоткуда падали на пол, кружась в воздухе.