Перстень Калиостро
Шрифт:
Второе, что ее волновало, – это, вполне понятно, собственная ее безопасность. Если бандиты устроили обыск в квартире у Александра и ничего там не нашли, то вполне может быть, что они доберутся и до нее, чтобы выяснить, не она ли сумела их опередить. Эта мысль была весьма здравой и привела Лидию Мелентьевну в состояние тихой паники. Что делать? Звонить в милицию? Но ведь они поедут туда, на Шпалерную, вместо того, чтобы защитить Лидию Мелентьевну. А ей оттого, что милиция поедет на Шпалерную ни жарко, ни холодно. С идиотом Александром ничего не случится – ну дали ему пару раз по голове, так все равно
Такие размышления Лидии Мелентьевны были прерваны коротким требовательным звонком в дверь. Так обычно звонят те, кто знают, что им обязательно откроют. Во рту у Лидии пересохло от страха. На едва гнущихся ногах она подошла к двери и спросила не своим голосом:
– Кто здесь?
– Откройте, милиция! – раздался за дверью уверенный бас.
Лидия глянула в глазок. Прямо перед отверстием маячило мужское лицо, так сильно искаженное линзой, что сердце у Лидии ушло в пятки.
– Покажите удостоверение, – собралась она с силами.
Мужчина подсунул к глазку какой-то документ. Но линза так исказила буквы, что прочитать что-либо было невозможно. Лидия Мелентьевна разрывалась между двумя страхами: ей было страшно открыть дверь и впустить к себе в квартиру этих людей – действительно ли это милиция? Но ей было страшно и не впустить их, остаться одной – может быть, это настоящая милиция, вызванная Машей, они приехали, чтобы отвезти Лидию на Шпалерную, и следом за ними могут появиться самые настоящие бандиты…
– Я не вижу, что у вас в удостоверении написано, – проговорила она наконец голосом жалобно-испуганным и в то же время склочно-недоверчивым.
– А вы откройте дверь на цепочку, – вкрадчиво предложил мужчина, – я вам книжечку и просуну.
Предложение показалось Лидии заманчивым, она накинула толстую стальную цепочку и открыла один за другим все замки и запоры.
Как только дверь приоткрылась на несколько сантиметров, нормальная жизнь Лидии Мелентьевны закончилась, и начался форменный кошмар или, как говорила ее приятельница Клава, дурдом со сквозняками.
В едва приоткрывшуюся дверь мгновенно протиснулась нога в крепком шнурованном ботинке, а цепочку, которая казалась такой прочной и надежной, мгновенно, как зубы бультерьера куриную ножку, перекусили огромные пружинные кусачки. Лидия не успела даже крикнуть, как в ее квартиру вихрем влетели трое молодцов в масках, схватили ее, заклеили рот какой-то гадостью и обмотали веревками, как рулет скумбрии горячего копчения. Потом ее привязали к стулу, и в ее обожаемой квартире начался погром.
Мерзавцы крушили и ломали мебель, вываливали на пол содержимое шкафов и тумбочек, перерывали комоды и серванты – все, что она собирала и копила годами, все, в чем она не чаяла души. Лидия Мелентьевна сидела связанная, беспомощная и только переводила глаза из стороны в сторону, наблюдая, как в считанные минуты уничтожается то, что она создавала всю жизнь, и по щекам ее текли злые бессильные слезы.
Наконец, по-видимому, насытившись разрушением и упившись горем беззащитной женщины, злодеи остановились и огляделись по сторонам.
– Ни черта у нее нет! – рявкнул один из них.
«Теперь –
Злодеи, однако, решили не останавливаться на достигнутом. Один из них расклеил хозяйке рот, при этом она попыталась укусить его за руку, но он пребольно съездил ей по уху, предупредил, чтобы она не вздумала орать, и начал форменный допрос, какие Лидия Мелентьевна часто и не без удовольствия смотрела по унесенному с улицы Шпалерной видику, никак не думая, что ей придется самой стать участницей такого допроса.
– Ты, ведьма старая, говори, приносила ли со Шпалерной какие-то бумаги? – спросил злодей, подкрепив свой вопрос болезненным ударом.
– Звери! Варвары! Кровопийцы! – завизжала Лидия Мелентьевна, получив наконец право голоса. – Во что вы превратили мою квартиру! Я придушу вас собственными руками! Я засажу вас за решетку!
Злодей тут же ударил ее в солнечное сплетение так, что у Лидии перехватило дыхание, и она поневоле замолчала. Боль была такая, что все предыдущее показалось ей детскими играми.
– Только пикни еще, карга старая, я тебе кишки выпущу! – По тону, каким злодей произнес эти слова, Лидия Мелентьевна поняла, что он определенно не шутит.
– Говори, где бумаги со Шпалерной?
– Какие бумаги? – проговорила несчастная дрожащим голосом. – Не было там никаких бумаг…
Злодей снова ударил ее. Лидия боялась кричать, помня недвусмысленную угрозу своего мучителя, и только тихо плакала. Ей было больно и обидно. Она страдала совершенно безвинно. Наоборот, страдала она, как ей сейчас казалось, за свое благородство, за то, что приняла участие в судьбе родственника-инвалида, за то, что заботилась о нем, безвозмездно ему помогала, даже наняла женщину для ухода за этим чучелом… И за это – столько страданий? Такой немыслимый ущерб! Разрушено все, что она нажила за долгие годы! И какие унижения ей приходится терпеть! Как мог этот мерзавец назвать ее старой ведьмой или каргой?! Вовсе она не стара! Она женщина в самом расцвете сил… Возможно, ее и назовут зрелой, но уж никак не старой…
Печальные раздумья Лидии Мелентьевны были прерваны окриком мучителей:
– Куда дела бумаги?
– Говорю же вам, не было там ничего! – сквозь слезы проговорила Лидия голосом, который разжалобил бы даже налогового инспектора.
Но бандит в маске к жалости был совершенно не склонен. Он еще пару раз врезал Лидии, так, на всякий случай, но, кроме визга, ничего не добился. В комнату заглянул старший из бандитов.
– Ну что, молчит бабка? – осведомился он. – Ладно, кончай здесь, поедем в Песочную, из той девки правду вытрясем. А здесь почистим.
Бандиты о чем-то тихо поговорили, еще раз прошлись по квартире и ушли. Лидия Мелентьевна сидела ни жива ни мертва. Она не могла поверить, что пытки прекратились и она осталась жива. Когда бандит сказал: «Кончай здесь», она была уверена, что ее убьют, и теперь ужас понемногу оставлял ее. Конечна, она была связана, но жива, жива! Бандиты ушли. Она освободится. В конце концов, через три часа придет с работы ее муж Петя… Конечно, ей очень не хотелось, чтобы муж увидел ее такую – связанную, избитую, зареванную… Но главное, она осталась жива!