Перстень Калиостро
Шрифт:
Я не слишком разбираюсь в истории, но мне казалось, что граф Калиостро жил когда-то очень давно – лет двести назад, а то и больше. Я заикнулась об этом, и баба Варя снова, в который уже раз, возвела глаза к небу:
– Милочка! Этот граф тем и известен, что жил невероятно долго, никто, собственно, и не знает, когда он родился и когда умер, да и умер ли вообще. Настоящее его имя, скорее всего, Джузеппе Бальзамо, но это тоже не совсем достоверно…
Мне не очень хотелось все это слушать, снова клонило в сон, но на перстень хотелось поглядеть, и я прямо сказала об этом старушенции.
– Сейчас, сейчас, – проговорила баба Варя заговорщицким тоном и снова углубилась в свою сумочку.
На это раз она выудила оттуда маленький замшевый мешочек. Распустив
На что уж плохо я разбираюсь во всяких старинных вещах, но тут поняла, что перстень очень старый и замечательный: дымчато-черный камень держали в лапах два удивительных сказочных зверя, вокруг этих зверей вились ветки деревьев с резными листьями, откуда выглядывали детские личики и звериные морды. Удивительно, как на одном перстне помещалось так много разных украшений, – все было такое маленькое, так тонко выполнено, что я пришла в восторг и захлопала в ладоши, как ребенок.
Старуха была очень довольна произведенным эффектом. Улыбаясь, она смотрела то на меня, то на перстень, и улыбка ее становилась все теплее и теплее. Наконец я налюбовалась украшением и вернула его хозяйке. Она снова спрятала его в ларчик, и крышка захлопнулась с жестким металлическим звуком.
– Это перстень не простой, – снова заговорила баба Варя. – Аркадий Филиппович говорил мне, что он приносит счастье своему хозяину – но только тому, кто получил его в подарок. Этот перстень нельзя ни продать, ни украсть. Его можно только подарить. Иначе он вернется к прежнему владельцу. А вот будучи подарен, он приносит счастье… и скажу тебе, милая, что это правда. Жизнь у меня была очень трудная, но я всегда жила счастливо, и, кажется, перстень тому причиной… Точно так же и Аркадий Филиппович… пока он владел перстнем, он был очень счастлив и удачлив…
– Как же он с ним расстался?
– Он был уже немолод, он любил меня и сказал: «Я не встречу больше в своей жизни человека, которому захотел бы подарить этот перстень, а если я его не подарю, перстень пропадет после моей смерти. Он не останется у человека, к которому попал случайно, не будучи подарен…» Действительно, вскоре после того, как он сделал мне этот подарок, Аркадий Филиппович скончался… – Баба Варя промокнула предательски заблестевшие глаза желтоватым кружевным платочком и отправилась к буфету за свои ликером.
Сделав свой обычный микроскопический глоток, она добавила:
– Еще он говорил, что перстень этот работы Бенвенуто Челлини, но уж в такое-то я вряд ли поверю – чудес не бывает.
Я смутно представляла себе, кто такой Бенвенуто Челлини (хотя когда-то и слышала это имя), и мне тогда показалось очень смешным, что баба Варя не сомневается в волшебных свойствах перстня, в его способность приносить счастье, но не может поверить в то, что его сделал какой-то доисторический итальянец.
«…В месяце апреле того же года я приехал во Флоренцию уладить там кое-какие свои дела. В то время Его Святейшество весьма ко мне благоволил, почему находиться во Флоренции для меня было небезопасно: там очень сильно заправляли эти бешеные. Однако мессер Джироламо, у коего я остановился, весьма меня обнадежил, уверяя, что в его доме я вполне могу быть спокоен. У того мессера Джироламо была прехорошенькая дочь, именем Франческа, в видах которой он сильно питал ко мне различные надежды. У того же мессера Джироламо немало было преславных вещиц из раскопанных возле Рима гротов, кои по этой причине повелось называть гротесками. Среди этих гротесков многие были дивно изукрашены разного вида чудовищами, очень потешными и удивительного вида: то лев с ослиною головой, то орел со львиною мордой и много еще других. Этими гротесками изукрашены были золотые запястья, и красивейшие аграфы для скалывания одежд, и некоторые другие предивные украшения. Мессер Джироламо показывал мне все эти вещицы и спрашивал, улыбаясь, в силах ли я повторить какие-либо из оных.
Тогда, взяв один золотой дукат, я приступил к задуманной работе. Столь мало золота взял я, поскольку хотел сделать для той прекрасной Франчески маленький перстень, достойный ее изящества и красоты. Однако, приступив к своей работе, я не знал, какой камень мне вставить в тот перстень. Как ни думал я, все камни казались негодными. И вот однажды прохожу я мимо Барджелло и лицезрею такую прежалостную картину: трое дюжих молодцов обступили одного мессера, судя по платью – иностранца, и теснят его, нанося удар за ударом своими шпагами. Мессер же иностранец отбивается от их шпаг с большой отвагой, но, будучи один против троих, начинает уставать и не имеет надежд на спасение. Тогда я, вытаскивая свою шпажонку, без которой и шагу не мог ступить, восклицаю: „Берегитесь, трусы! Втроем ли на одного прилично нападать истинным флорентийцам? Так получите же!“
И с этими словами начинаю жарко раздавать им свои удары. Трусы эти, видя, что дело их не выгорело, развернулись и позорно бежали, оставив нас с мессером-иностранцем двоих на поле боя. Тогда помянутый иностранец, вежливо кланяясь, благодарит меня сердечно за помощь и ловкость моей шпаги. И представляется мне иностранным графом де Сен-Жермен. На что я также называю ему свое имя, и видно, что имя мое ему очень известно. „Мессер Бенвенуто, – говорит мне помянутый граф, – позвольте мне подарить вам один только камень. Ибо мастеру, каков вы есть, невозможно подарить перстень или запястье, или любое другое изделие чужого мастерства, ибо ваше мастерство выше любых похвал; но этот камень вы обрамите в золото и сделаете из него перстень необычайной красоты, и тогда это будет замечательно и искусно. И только запомните, мессер Бенвенуто, что названный перстень будет не прост. Он дарить будет счастье всякому своему владельцу, кто в дар его получит; но ни продать, ни потерять, ни же украсть перстень тот будет нельзя, а только в дар получить или подарить любезному сердцем человеку“.
И мессер граф протянул мне на ладони удивительный камень, черный с глубоким тусклым отливом и как будто дымом, курящимся в глубине его черноты. Я в сильном восторге засмотрелся на сказанный камень и хотел было спросить мессера графа, как сей камень именуется, да только, поднявши глаза, увидал, что сказанный иностранец уже удалился неизвестно куда. Еще подумал я, как сей удивительный граф достоверно узнать смог, что я ищу камень, чтобы в перстень его заключить, и как смог он оный камень отыскать, как нельзя больше для замысла моего подходящий. Но как сказанный мессер граф ушел, не простившись, то и вопросы мои остались без ответа…»
Стас Грачев вернулся домой в ужасном настроении и сразу набросился на Алену.
– Ты во что меня втянула? Ты что, посадить меня хочешь?
Алена, совершенно не привыкшая к таким выражениям от давно и надежно выдрессированного Стаса, в первый момент даже растерялась:
– Что случилось, дарлинг? У тебя неприятности?
– Еше какие! И будь спокойна, у тебя они тоже будут!
– Дарлинг, ты что это себе позволяешь? – Алена быстро преодолела свою растерянность и вспомнила, что мужчину ни в коем случае нельзя выпускать из ежовых рукавиц. – Ты с кем разговариваешь? Откуда такой хамский тон?