Перстень с бриллиантом
Шрифт:
Павел Николаевич потупил взор.
— Четырнадцатого, после визита к Галке, я встретил дружков. Ну, раздавили пару пузырей. Стал возвращаться, а навстречу — «Луноход»... милицейская машина. Загребли в вытрезвитель. Выпустили только семнадцатого. Я же плотник... Помог там, в милиции, рамы отремонтировать. Вернулся в свою берлогу — а тут такая новость. Как обухом по голове... Лучше бы мне не жить.
Павел Николаевич схватился обеими руками за голову и беззвучно затрясся на табурете...
Справка из медвытрезвителя удостоверяла правдивость рассказа отца Сережи. Однако, как
— Ее просто не было, — удивилась она.
«Как же тогда записка попала в карман убитого, через кого?.. Неужели кому-то так было нужно?» — эти вопросы не давали Тимофееву покоя.
Вот она, ниточка. Может быть на сегодня — самая главная. Поцепче ухватиться за нее — и клубок раскрутится. Но для этого сначала надо его найти...
Утро нового дня началось с совещания. И, как всегда, первыми словами Ахунова были:
— Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?
Тимофеев подробно рассказал о своем визите к Галине Ильиничне, о жизни Сережи, о его увлечениях и друзьях. Рассказал также о посещении отца мальчика, Павла Николаевича. Показал и справку из медвытрезвителя.
Марат Давлятович повертел ее и вздохнул:
— Я так и думал... — и, словно оправдываясь, добавил: — Лишняя проверка никогда не мешает.
Потом вопросительно посмотрел на Тимофеева.
— Так как же эта странная бумажка могла попасть в карман к убитому?...
— Думаю, подбросили. А вот кто... — и Тимофеев неопределенно повел плечами.
Версия о возможном наезде машины и о том, что недобросовестные водители, боясь праведного суда, попытались спрятать «концы в воду», тоже не подтвердилась. Проверял ее Ахунов.
Теперь нужно было встретиться и поговорить с близкими друзьями Сережи. Возможно, те что-нибудь слышали от убитого или видели.
— Здесь подход нужен осторожный, деликатный, — подчеркнул Ахунов, — чтобы не спугнуть ребят, если что-то знают. Действуй, Володя. А я тут сам тоже кое-что проверю...
Марат Давлятович взял ручку, сделал какую-то отметку в служебном блокноте и буднично пожелал:
— Везения...
«Хорошо бы», — подумал про себя Тимофеев, уходя.
Вот только везения, жаль, не намечалось...
...Владимир решил встретиться с ребятами прямо в школе — вызвать в учительскую по одному и расспросить. Идти к ним домой — значит привлечь внимание любопытных соседей, а заодно дать родителям обоих мальчиков повод для волнений — скорее всего, беспочвенных.
Когда Тимофеев пришел в школу, начался второй урок. Первым пригласили в учительскую Рому Князева. Князев вошел в учительскую развязно, уверенно и ни капли не удивился, что его здесь ждет милиционер, пусть и в гражданском. Будто все эти дни ждал прихода Тимофеева.
Владимир быстрым оценивающим взглядом окинул долговязого подростка, его круглое лицо в точечках-прыщах, стрижку под «панка». Отметил странно настороженный взгляд, диссонирующий с подчеркнуто уверенной манерой держаться.
— Давно ты дружишь с Сережей? — начал
— С первого класса, — печально ответил Князев и еще печальнее вздохнул. — Лучший кореш был — и в школе, и дома.
— Неужели никогда не ссорились?
— А что делить-то? — обреченно хмыкнул Князев. — К тому же Сережа был какой-то... — он замялся, пытаясь найти нужное слово.
— Какой?..
— Ну, чокнутый, что ли...
— Чокнутый?.. — удивился Тимофеев. — А в чем это проявлялось?
— Витал в мыслях постоянно в космосе, в каких-то иных мирах.
— А что, это плохо?
— Чего уж там хорошего! Глупо беспочвенно мечтать — надо наслаждаться этой жизнью...
— А ты-то в чем видишь это самое наслаждение?
— Ну, видики, кафе, девочки... Да мало ли еще...
— Хорошо... Когда же ты последний раз виделся с Сережей?
— Шестнадцатого апреля. В школе.
— Он ничего не говорил тебе или другим ребятам о каких-нибудь неприятностях? Ну, может, о том, что кто-нибудь грозит ему?..
— Не-е, такого точно не было.
— А были у Сережи враги? Не обязательно здесь. В другой школе, например, на улице, по соседству?..
— Что вы! Откуда у Серого враги? Такие комара не обидят... — Рома запнулся, задумался о чем-то, потом тихо добавил: — Ах, да! Вспомнил. Неприятности у него были. Постоянные. С отцом-бухариком. Тот, как напьется, сразу же грозит: «Убью, убью!»
— Ладно. А куда вы пошли шестнадцатого после школы?
— Как куда? — передернул плечами Князев. — Сережа — прямиком домой, а мы с Дамиром Зауровым — на тренировку...
— На какую еще тренировку?
— Понимаете ли, я и Дамир занимаемся дважды в неделю — в среду и в пятницу — на стадионе «Старт» в секции дзюдо.
— Так, так, — Владимир задумчиво постучал кончиками пальцев по столу.
Князев сделал удивленное лицо.
— Вы что, не верите? Можете спросить у тренера Натана Владимировича. Его все знают...
— Верю, верю... Все, спасибо. Ты свободен.
Князев, насвистывая, нарочито независимой походкой вышел из учительской, а Тимофеев еще раз отметил про себя: да, есть в этом развязном парне какое-то холодное равнодушие к жизни и смерти своего еще недавнего друга, которое этот наглый Ромочка тщательно старается скрыть... «Боже мой! — подумал он. — Неужели бездушие к окружающим стало нормой бытия? И что же это за жизнь, которая нас сделала такими?.. Ну, нет, врешь, Князев! Вре-ешь!» — он упрямо мотнул головой. И вспомнился Тимофееву уже давний, все реже приходящий в сны бой под Кандагаром. Короткий, как вспышка сигнальной ракеты, и яростный... Пусть эта война во многом была непонятной, ненужной. Но на войне, как на войне, была дружба, скрепленная любовью и преданностью, братством и оружием, землячеством, по большому счету — Родиной, оставленной, как они все выражались, там — за речкой... Помнится, когда они в этом бою отступали к своим, Тимофеев, отстреливаясь, на бегу чуть не споткнулся о чьи-то сапоги. Торчали они как-то неестественно, перекореженно из-под бэтээра. Володя стремительно нырнул под бэтээр и увидел там лучшего своего друга — Леху Сараджева. Тот лежал на боку и хрипел.