Перстень с трезубцем
Шрифт:
– Это Ваш портрет? – спросил Балаж, показывая его Ребеке.
– Вот этот?! – удивилась она, – это, как раз портрет моей сестры, он написан, когда она еще жила в Австрии.
– Значит, ты утверждаешь, что тебя зовут Марош Илона?
Ребека кивнула.
– Так это ты отравила госпожу Этель и людей, пленивших тебя? – спросил граф, намеренно продолжая менять свой голос.
– Этель?! О чем Вы говорите?! – произнесла возмущенно графиня, – никого я не травила.
– Твое вино было отравлено, мой лекарь уже осматривает трупы, но с баронессой ты просчиталась, Этель нам удалось спасти.
– Это полный
– Ты по-прежнему будешь утверждать, что ты Марош?
– Да!
– Тогда тебе придется ответить за действия своей сестры.
– Что Вы от меня хотите?
– Я многого хочу, – ответил Ласло, – сейчас тебе зачитают список и попробуй тогда отпереться, что ты не Жомбор Ребека, но прежде я хочу рассказать тебе интересную историю, произошедшую с тобой три года назад, и она прольет свет на твое родство с Марош Илоной. Ты хорошо знаешь Герей-агу? – Ребека насторожилась, но промолчала. – Знаешь, знаешь, это он вез тебя пленницей в своем обозе. Так вот, этот самый Герей-ага три года тому назад перевозил кое-какие ценности из замка Черный коршун в крепость Дубравица, и ты со своими людьми напала на обоз. Во время сражения тебе не повезло, Герей-ага ранил тебя в плечо выстрелом из лука. Что скажешь на это? Или ты будешь утверждать, что Марош Илона тоже была ранена в то же место.
– Кто сказал тебе об этом? – Ребека сменила официальный тон, – неужели Герей-ага?
Ласло не ответил ей и кивнул стоящему поодаль палачу. Балаж развернул лист и, поднеся его ближе к фонарю, стал зачитывать:
– Госпожа графиня, Вы обвиняетесь в убийстве детей, на которых натаскивали орлов-беркутов, чтобы они впоследствии нападали на людей. Вы и ваш отец принимали участие в уничтожении крестьян, пытавшихся освободиться из жестокого рабства, Вы незаконно выкрадывали людей и торговали ими. В строящихся подземных лабиринтах вашего замка, Вы загубили сотни невинных душ. Вы и ваш отец были замечены в вампиризме, и по этой причине загубили немало людей. Ко всему прочему, Вам предъявляется обвинение в измене венгерскому государю в пользу австрийского короля.
– Неправда! Это гнусная ложь!
– Нет, правда! Это доказано очевидцами, которым удалось бежать из вашего плена, у нас есть письменные свидетельства.
– Да кто вы такие, чтобы судить меня?! – гневно вскричала Ребека.
– Графиня, ты сейчас не в том положении, чтобы оправдываться. После перечисления твоих мерзких дел, тебя ждут объятия «Железной девы», надеюсь, ты слышала, что это такое? Если ты во всем раскаешься и ответишь мне на вопросы, то избежишь пыток.
– Граф, ты благородный человек, неужели опустишься до истязания пытками бедной женщины.
– Занятно слышать подобные речи из уст женщины-убийцы.
– Граф Ласло, кругом идет война с османской империей, где гибнут сотни, тысячи людей, неужели тебе есть дело до того, как граф Жомбор при жизни обращался со своими крепостными.
– Не списывай свои зверства на войну, графиня Ребека, ты все равно ответишь перед Господом за все свои злодеяния.
– Ошибаешься граф, я не та, за которую ты меня принимаешь.
– А вот это мы сейчас и увидим.
Балаж, подойдя к графине, взял ее за правое плечо и, ухватив за ворот, с силой рванул. Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь увернуться, но сильные руки
Палач отпустил ее и прошел к двери, в маленькое окошко он приказал кому-то войти в камеру.
Ласло отступил к стене и продолжал смотреть, как двое мужчин срывают одежду с графини, затем освободив ее от кандалов, посадили в железное кресло. Стальные шипы вонзились в тело повсюду, они давили на ягодицы, на привязанные к подлокотникам руки. На шею Ребеке набросили кожаный ремень и притянули голову к подголовнику кресла так сильно, что стальные шипы, вдавились в ее затылок. Подручный палача принес с собой железное ведро, в котором тлели угли. Высыпав их под креслом, он стал раздувать угли специальным приспособлением.
Графиня, до сих пор терпевшая все, что с ней проделывают, не выдержала и закричала:
– Граф, не нужно этого делать! Побойся Бога!
– Вспомнила о Боге! А о тех несчастных, что ты и твой отец отправили на смерть, ты не вспоминаешь?
– Я не знаю, о ком ты говоришь. Прекрати, граф! Мне больно!!!!!
Но Ласло был неумолим, на его скулах заходили желваки:
– Так ты Жомбор Ребека?
– Нет!!!!!
– Продолжайте, – сказал Михал палачам. Он вышел, чтобы не видеть, как графиню будут пытать.
Крики и негодование посыпались ему вслед, но граф только усмехнулся, он прекрасно знал, что скоро Ребека во всем признается и не понимал, для чего ей нужно оттягивать время, разве только для того, чтобы палачи изуродовали ее красивое тело.
Через час в башню пришел Балаж и с мрачным выражением на лице, сообщил:
– Она два раза теряла сознание, но не призналась, мы не стали ее больше поджаривать и поместили в Железную деву.
– Продолжайте, мне нужно ее признание. Как только она заговорит, дайте ей одежду, напоите водой и закройте в другом помещении. Пошлете за мной человека, а сейчас я хочу немного отдохнуть.
За окнами замка забрезжил рассвет, когда Михал услышал стук в дверь, это пришел слуга и доложил, что Балаж срочно зовет господина в пещеру. Ласло умылся, разгоняя остатки сна, и направился в покои Этель.
Метр Эрно и Кэйтарина всю ночь пробыли у постели больной. Лекарь сделал ей промывание и часто поил лечебными снадобьями. К утру молодой баронессе стало еще хуже, она металась в жару, ее тело обливалось потом. Эрно был вынужден спустить Этель кровь из-за поднявшегося высокого давления, после чего она забылась в глубоком сне.
– Михал, дорогой, метр Эрно сделал все, что мог, – в слезах обратилась к нему баронесса Йо, – Этель сейчас в руках Господа, только он один может решить, вернется к нам наша Этушка или… – не договорив до конца, она заплакала.
Ласло, выслушав матушку Кэйтарину, горестно вздохнул. Пообещав, что скоро вернется, полный решимости разделаться с графиней, он направился в Адскую пещеру.
Балаж и его помощник затащили Ребеку в другое помещение и, положив на скамью, укрыли простыней. Все тело графини было в синяках и кровоподтеках. Лицо по настоянию графа, палач не трогал, но особенно досталось ногам и рукам, а на спине графини теперь красовалось выжженное клеймо в форме трезубца. Перед тем, как поставить его, палач произнес: