Перстень Тамерлана
Шрифт:
– На так забрели аль ночевать будете?
– Посмотрим, – вполголоса буркнул Ефим. – Ондатрий где?
– Да в хлеву, – мотнул головой парень. – Свинья опоросилась, смотрит. Позвать?
– Да уж, позови, сделай милость, – подумав, кивнул скоморох. – Мы пока тут посидим, на лавке.
– Сбитню? Капустки солененькой?
– После. – Ефим отмахнулся. – Сперва хозяина позови.
Хозяин появился минут через двадцать, не раньше, видно, не очень-то торопился – не те были гости, чтоб к ним поспешать. Войдя, подошел к
– Ну здрав будь, Гудок. Чего пожаловал?
– И тебе здравствовать, друже Ондатрий. – Скоморох поднялся с лавки. – Не ведаешь ли, где Семен-ватажник обретается? Чтой-то на торгу не видать.
– И нет его там, – скривился в ухмылке Ондатрий – пожилой хитроватый мужик, среднего роста, с явным брюшком, обтянутым черным полукафтанцем поверх синей, с узорочьем, рубахи. Борода на две стороны, картофелиной нос, взгляд бегающий, звериный. Ну точь-в-точь – кулак, как их изображали в старых советских фильмах, для полного сходства не хватало только картуза с лаковым козырьком и серебряной цепочки через все пузо. Впрочем, цепочка все же была, только не через пузо, а на шее – витая, толстая, точно – серебряная.
– В тую седмицу в чужую сторонку подался Семен со всей своей ватагой, – пояснил хозяин корчмы, не спуская настороженных глаз с посетителей.
– Жаль, – тяжело вздохнул Ефим. – Мы вон с дружем хотели к нему в ватагу пристать. Подзаработать, да и вон стражам воротным задолжали.
– Онциферу, что ль? – услыхав про стражей, переспросил Ондатрий.
– Ему.
– Ну Онцифер – мздоимец известный, уж своего не упустит.
– Да знамо дело, – кивнул скоморох и преданно заглянул прямо в глаза корчемщику: – Ты б нас покормил, Ондатрий. А мы потом заплатим.
– Заплатите, куда вы денетесь. – Хозяин корчмы усмехнулся. – Ежели сами ничего не запромыслите, укажу – как. Эй, Егорша! А ну, спроворь гостям капусты да сбитень не забудь…
Егорша – запыхавшийся паренек с испуганными глазами, самый младшенький из корчемной теребени, – оглянувшись на хозяина, метнулся было исполнять приказания, да отошедший от гостей Ондатрий ловко схватил его за рукав. Шепнул:
– Не спеши, паря. Капусту прошлогоднюю тащи, ту, что свиней кормим, а сбитень… не надо совсем сбитня, брагу принеси, с которой вы, стервецы, вчерась всю ночь у старого амбара блевали.
– Не пили мы той бражки, госпо…
– Неси, говорю. – Ондатрий с видимым удовольствием отвесил парнишке хороший подзатыльник, так что тот аж не устоял на ногах. Растянулся на грязном полу под смех посетителей, тут же вспрыгнул, поклонился да дальше побег, утирая кровь.
– Однако нравы, – покачал головой наблюдавший всю сцену Иван и тяжело задумался, обхватив голову руками. Вернее – попытался задуматься, никакие мысли что-то пока в башку не лезли. Напиться бы, что ли? Да, пожалуй, самая верная вещь. Ситуация такая, что без ста грамм явно не разобраться.
– Ефим, у них тут водка
– Чего?
– Ну… не сбитень, а что-нибудь такое, позабористей…
– Медовый перевар, что ли?
– Да хоть и его.
Скоморох хохотнул:
– А ты, я вижу, выпить не промах. Перевар ему подавай – губа не дура! – Он причмокнул губами и мечтательно вздохнул: – Я б тоже, конечно, от перевара не отказался. Да уж тут что хозяин подаст. Платить-то нам пока нечем.
– Так этот черт Ондатрий, кажется, обещал нам какую-то работу устроить?
– Именно, что черт! К дьяволу и его работы, – резко тряхнул головой Ефим Гудок. – Говоришь, ты с Угрюмова, а Ондатрия не знаешь! Работы его – татьба да мошенство, потом нам с тобой стоять на правеже, не Ондатрию. Нет уж, сами заработаем, мы ж с тобой скоморохи, не кто-нибудь! Эх, гудок бы найти… Ты на чем играешь?
– На бас-ги… Тьфу ты – на гуслях.
– Тоже неплохо.
Прибежал корчемный отрок, Егорша. Бросил на стол перед беглецами черствую лепешку да миску с каким-то неаппетитным серо-коричневым месивом, поставил пару кружек с обгрызенными краями, поклонился:
– Ешьте, пейте, гостюшки!
Постоял, просительно поморгав глазами.
– Не стой, паря, – разуверил его Ефим. – Нет у нас пока ничего и подать тебе нечего.
Обиженно фыркнув, отрок испарился.
– Капустка! – подмигнув Ивану, Ефим захватил из миски пальцами изрядный кусок месива и, запрокинув голову, положил его себе в рот. Зачавкал:
– Вку-у-усно.
Раничев брезгливо понюхал принесенную служкой капусту, попробовал на язык и сразу же выплюнул:
– Ну и гадость эта ваша заливная рыба!
А вот напиток – судя по всему, это была медвяная брага – Ивану неожиданно понравился. Пахучая, забористая, резкая. Изрядно ее было в кружице – литра два, не меньше.
– Вот, помнится, в детстве, было такое вино – «Плодово-ягодное», – опростав полкружки, довольно промолвил Раничев. – Как сейчас помню, девяносто восемь копеек стоило, еще портвейн был, «тридцать третий», по вкусу – ну в точности как эта бражка. – Фима, у них еще там такая бражка есть, а? – Иван быстро хмелел, еще бы, на голодный желудок да выпить больше литра! К тому ж он и с самого начала собирался напиться, ну а как тут не напиться, когда… когда… Что же, черт побери, произошло-то?
– Ефим, мы где?
Скоморох осоловело взглянул на него; видно, и на него подействовала брага:
– В корчме… у этого… у Ондатрия.
– Ах, в корчме… А где дичь?
– На дичь у нас гривен нет, друже! И так в долг гулеваним.
– Эт-то плохо, что в долг, – икнув, поддержал беседу Иван. – А почему в баре музыки нет, а? Ну вот скажи мне, почему? Бармен, эй, бармен!
Мальчишка с кружками – кажется, Егорша, – не поворотив нос, пробежал мимо. Помнил, змей, что нет у них пока денег. А раз нет, так чего подбегать?