Перстень Тота
Шрифт:
И тем не менее в течение нескольких лет между этими соперниками существовали приятельские отношения, которые понемногу перерастали в дружбу. Из всех молодых ученых они оказались единственными, способными оценить друг друга. Их сблизили общие интересы и стремления, и каждый отдавал должное знаниям соперника. Постепенно к этому прибавилось и другое. Кеннеди восхищался искренностью и простотой своего товарища, а Бергер был очарован блеском и живостью ума, которые делали Кеннеди любимцем римского общества. Я говорю «делали», потому что как раз в это время репутация молодого англичанина оказалась несколько подпорченной. Дело в том, что в одной любовной истории, детали которой так никогда и не стали известны, он показал себя
— Послушай, Бергер,- повторил Кеннеди, твердо глядя в глаза своему приятелю.- Я действительно хочу, чтобы ты был со мной откровенным.
При этих словах он показал рукой на коврик, лежащий на полу. Там стояла неглубокая плетеная корзина для фруктов — такие корзины делают в Кампаньи. Там в беспорядке лежали самые разные вещи: черепки с надписями, обрывки записей, разбитая мозаика, клочки папируса, ржавые металлические украшения. Человеку непосвященному эти предметы могли показаться просто мусором, но специалист мгновенно распознал бы их уникальность. Кучка хлама в плетеной корзинке представляла собой одно из недостающих звеньев исторической цепи развития общества. Это был настоящий клад для исследователя. Вещи эти принес сюда немец, и теперь глаза англичанина жадно впивались в них.
— Я не буду ни во что вмешиваться. Но мне бы очень хотелось послушать твой рассказ, — продолжал он, пока Бергер медленно зажигал сигару. — Это, без сомнения, огромное открытие. Надписи произведут сенсацию во всей Европе.
— Да, ведь здесь всего несколько вещиц, а там их сотни, — сказал немец. Их столько, что дюжина маститых ученых может всю жизнь изучать и, сравнивая их создать себе репутацию — такую же прочную, как замок Сан-Анджело.
Кеннеди сидел задумавшись, на его прекрасном лбу появились морщины, а пальцы теребили длинные красивые усы.
— Вот ты и выдал себя, Бергер, — наконец произнес он. — Твои слова могут означать только одно: ты нашел новые катакомбы.
— Я и не сомневался, что ты уже понял это, рассматривая вещицы.
— Да, они подтверждают мои предположения, а теперь твои замечания не оставили ни малейшего сомнения. Нет другого места, кроме катакомб, где можно столько всего обнаружить.
— Совершенно верно. Да в этом и нет никакой тайны. Я действительно открыл катакомбы.
— Где?
— Ну, уж это мой секрет, дорогой Кеннеди. Скажу только, они расположены так, что нет ни малейшего шанса из миллиона, что кто-нибудь еще наткнется на них. Их происхождение отличается от всех известных катакомб, и использовали их для погребения самых богатых христиан. Поэтому эти вещи так отличаются от всего, что находили раньше. Если бы я не отдавал себе отчет, как много ты знаешь и сколько в тебе энергии, я бы, не колеблясь, рассказал тебе обо всем разумеется, взяв слово молчать. Но, думаю, я сначала должен сделать собственный доклад об этом открытии, а уж потом вступать в такую жестокую конкуренцию.
Кеннеди любил свое дело; любил так страстно, что порой это граничило с манией. Этой страсти он был предан всецело, несмотря на все развлечения, которые свойственны богатому и ветреному молодому человеку. Он был тщеславен, но его тщеславие занимало лишь второе место по сравнению с простой чистой радостью и интересом ко всему, что касалось жизни и истории Рима. И теперь он жаждал увидеть этот новый подземный мир, который открыл его приятель.
— Послушай, Бергер, — произнес он серьезно. — Уверяю тебя, ты можешь довериться мне без колебаний. Ничто не заставит меня взяться
Бергер задумчиво улыбался, покуривая сигару.
— Я заметил, милый друг, что, когда мне хочется получить от тебя кое-какие сведения, ты далеко не всегда охотно делишься со мной.
— Скажи, Бога ради, когда это ты спрашивал меня о чем-то и я тебе не рассказал все, что знал? Помнишь, как я дал тебе материал для работы о храме Весталя?
— Ну, это было не так уж и важно. Вот интересно, если бы мне пришло в голову задать тебе несколько личных вопросов, ответил бы тогда? Ведь эти катакомбы для меня — дело весьма личное, и я бы хотел, чтобы ты тоже поделился со мной своим секретом.
— Не понимаю, куда ты клонишь, — пожал плечами англичанин. — Но если ты намекаешь, что расскажешь о катакомбах, если я отвечу на твой вопрос, то можешь быть уверен — отвечу на любой.
— Ну, тогда, — сказал Бергер, с наслаждением откидываясь на спинку кресла. Сделав глубокую затяжку, он пустил вверх причудливые клубы дыма, — расскажи мне все о твоих отношениях с мисс Мэри Сондерсон.
Кеннеди резко выпрямился в кресле и с гневом посмотрел на своего невозмутимого приятеля.
— Черт побери, что ты имеешь в виду?- закричал он.- Что это еще за вопросы? Ты, наверное, шутишь, но это твоя самая неудачная шутка.
— Нет, я не шучу,- просто ответил Бергер.- Меня действительно интересуют кое-какие детали этого дела. Я не очень много знаю о свете, женщинах, общественной жизни и прочих подобных предметах, поэтому твой случай имеет для меня особую прелесть. Я знаю тебя, видел ее, и мне даже довелось пару раз говорить с ней. Поэтому мне хотелось бы услышать от тебя, что между вами было.
— Я не скажу ни слова.
— Ну и не надо. Просто мне захотелось посмотреть, раскроешь ли ты мне свой секрет — ведь ты рассчитываешь, что я легко расстанусь со своей тайной о катакомбах. Ах, ты не скажешь ни слова? Право, я и не ждал другого ответа. Но тогда что же ты хочешь услышать от меня? Слышишь, часы на церкви Св. Джона бьют десять. Мне давно пора домой.
— Стой, погоди немного, Бергер,- остановил приятеля Кеннеди.- Действительно, с твоей стороны странный каприз — так стремиться узнать подробности любовной истории, которая окончилась много месяцев назад. Ты ведь знаешь, как в нашем кругу относятся к мужчине, который сначала целуется с девушкой, а потом болтает об этом направо и налево: это величайший трус и подлец.
— Конечно, — ответил немец, собирая в корзинку свои сокровища. — Когда он говорит что-то о девушке, которую раньше никто не знал, это действительно так. Но в данном случае, и ты об этом прекрасно знаешь, дело было достаточно громким, и об этом говорил весь Рим. Поэтому вряд ли ты причинишь какой-то вред мисс Мэри Сондерсон, если поговоришь о ней со мной. Но тем не менее, я уважаю твои чувства, поэтому прощай!
— Подожди минуту, Бергер, — воскликнул Кеннеди, схватив за руку своего друга. — Мне эти катакомбы просто покоя не дают, пойми, я не могу так легко от них отказаться. Может, спросишь меня о другом — ну, что-нибудь не такое странное?
— Нет, нет, ты отказался и давай кончим с этим, — сказал Бергер, беря корзину. — Ты, без сомнения, совершенно прав, что не ответил, и я, без сомнения, тоже совершенно прав, поэтому мой дорогой Кеннеди, спокойной ночи!
Англичанин наблюдал, как Бергер направляется к выходу и уже берется за ручку двери. В это мгновение он вскочил с видом человека, который ничего не может с собой поделать.