Перунова роса. Реконструкция истории России
Шрифт:
Когда разговоры о Козар-граде дошли до Калины, тот не удержался, предостерег сына:
– Сначала построй свой Козар-град. Не занимайся нахвальшиной. Покажи свою пользу. Аще не построил, выставляешь себя отцу, роду, селу и земле, давших тебе жизнь. Нас потеряешь, других не обретешь.
Сын к предостережению не прислушался, встречным и поперечным рассказывал о строительстве Козар-града, нанимал селян на домашние и подсобные работы за низкую плату, свои услуги по охране села оценивал высоко, вынуждая накапливать долги и принуждая к отработке и передаче части урожая.
Из-за
Будто мор свалился на селище. Оно хирело из-за долговых отработок на Сотского и отсутствия мужского подроста. Однако Козар-град обретал терем для «кагана» и избы для его охраны.
Между тем в семье Сотского родилась дочь. Роды оказались трудными; роженица тяжело их перенесла, заболела и уже более не поднялась. Увидев младенца женского роду, отец Сотского воскликнул:
– Прекраса!
Появление внучки и смерть ее матери сблизили Калину с сыном – теперь уже как деда. Вместе обсуждали, каким именем наречь дочь и внучку. Сотский назвал хазарское имя, поскольку принял смерть жены как порицание своего бога за прежнюю веру и решил назвать одним из услышанных им в Хазарии женских имен. Так и сообщил отцу:
– Назову ее Сарой! Царицей!
Отец возразил:
– Жить ей с именем мати.
– Ольга?
– Мати такой памяти заслужила. Для нас и так прекраса, звать будем по мати – пусть живет на белом свете как прекраса Ольга.
Сотский знал, что отец любил сноху за то, что не приняла хазарскую веру и вместе с ним чтила отчую веру. На этот раз прислушался, хотя и упрекнул:
– Думал бы, тятя, не о роде, ан обо мне и внучке. Дочери одной веры с отцом быти, чтобы переступить божьи порог и войти вместе с ней в избранных богом.
– Внучка будет наследницей мати и ее имени, – настаивал Калина.
На том и сошлись.
Однажды пришел купеческий караван из Итиля. Старший караванщик, по рождению его звали Мойшей, направился к дому, в который заселился Сотский. У него было еще одно имя, даже не имя, а кличка. Прицепилась, как и к Сотскому, заместив прежнее имя. В те времена был зуд на клички – искали у себя и окружающих особые приметы, обращая их в имена.
Прежде Мойша командовал отрядом наемников, промышлял захватом невольников, собирал полоны для продажи в рабство арабам и ромеям, пока каган Иосиф, дальний родственник, не перевел караванщиком к хазарским купцам для сбора сведений о других землях и народах, представлявших для него интерес. Чтобы не распространяться о прежнем своем ремесле, Мойша представился купцам каравана участником похода полководца Песаха против русов, чуть ли не повлиявшего на исход войны с Русью, закрывшего Песаха во время сечи своим щитом.
Купцы, народ ушлый, пронырливый и знатный, с каганом и его окружением общались чаще, чем Мойша со своим руководителем из службы лазутчиков.
Сами мастера вранья, Мойше такого обращения не простили, промеж себя обозвали Сечкиным.
Когда слух о том дошел до самого Мойши, лазутчик принял мудрое решение: объявил купцам, что не против нового имени, но просит его не коверкать, называть не Сечкиным, а Сечиным.
С тех пор и пошло. Про Сечкина забыли, хотя Сечкин звучало проще, мягче и доверительней.
Коли Мойша определился, что будет Сечиным, этим именем вместе с купцами будем его величать, чтобы не оскорблять его последующими поступками имя библейского Моисея, данное Сечину при рождении, за исключением случаев обращения к нему самого кагана, для которого оставался Мойшей.
Приняв Сотского за старейшину, караванщик удивился его молодости. Обычно старейшинами на Руси почитались умудренные жизненным опытом члены рода. Хотя впечатлил его своей статью и крепостью, чем обычно отличались русские дружинники. Даже предположил, что имеет дело с новой киевской администрацией: князь отказался от сложившейся системы родовой власти, перешел к назначению старейшинами людей из числа дружинников.
Сечин до пояса поклонился Сотскому, свидетельствуя тем самым о добрых намерениях. Сотский, однако, ответил ему кивком головы, чем утвердил караванщика в его предположении, поскольку киевские дружинники не приучены отдавать достойные поклоны.
– Иду с товарами в германские земли. Сохранился ли перевоз? – поинтересовался у Сотского.
– Перевоз сохранился. Звать тебя как?
– Зови Сечиным.
– Нужен ли тебе постой?
– Караван нуждается в отдыхе. У тебя остановлюсь.
– Найду куда разместить. У нас тихо, спокойно, соловьи поют. Лепшего места не найдешь.
– На той стороне худые люди промышляют. Пойдем с раннего утра.
– Ты козаре?
– Козаре, – в тон ему подтвердил караванщик, не пытаясь поправлять хозяина постоялого двора.
– Почитай мне из святых писаний. Я тоже козаре, принял веру в самом Козар-граде.
Караванщик не переставал удивляться:
– Ты же из славян?
– Рожден от них, принял веру твою. Запомни: козаре, как и ты, – сказал, как обрезал, а для наглядности спустил портки и предъявил наглядные свидетельства.
В их доказательной силе Сечин убедился, хотя сомнения остались, произнес со значением:
– На обратном пути почитаю, пока помоги с загрузкой ладей.
– У нас плата вперед, – предупредил Сотский, – и твердая. За меньшее не перевезем.
– Раньше брали после переправы, кто сколько даст; бывало – нас и без оплаты перевозили.
– То было давно. На перевозе отец сидел. Пользовались его доверчивостью – у него вера такая, доброго о ней сказать не могу: любого легко обмануть и сплюнуть. Для вас же поставлю новый град с высокой оградой. Заведу в нем купцов и ремесленников. Пусть столуются, промышляют, чем смогут, занимаются торгом. За перевоз надобно платить.