Первая Арена. Охотники за головами
Шрифт:
Проходит минута. А кажется, что прошло десять, двадцать, тридцать… Ветер прекращается, потом снова дует порывами и, как это обычно бывает, я чувствую хлопья снега, которые он сдувает с деревьев, на своем лице. Проходит еще немного времени, я начинаю замерзать, конечности онемевают, и я уже думаю, что это была плохая идея. Тут у меня колет в желудке и я думаю, что нужно хотя бы попытаться. Мне нужно достать как можно больше белка, чтобы переехать, – особенно, если я собираюсь толкать вверх мотоцикл.
Примерно через час ожидания я совершенно окоченела. У меня появляется мысль бросить все и начать спускаться
Я решаю встать и пройтись, чтобы кровь начала циркулировать в конечностях и руки ожили; если мне понадобится использовать их сейчас, они будут по большей части бесполезны. Поднимаясь на ноги, я чувствую боль в коленях и спине от долгого неподвижного сидения. Я иду по снегу, сначала маленькими шажками. Я поднимаю и сгибаю колени, наклоняюсь вправо и влево. Я засовываю нож обратно за пояс и потираю руки друг о друга, дыша на них и стараясь восстановить в них чувствительность.
Неожиданно я застываю. Недалеко от меня раздается хруст веточки, я чувствую движение.
Я медленно поворачиваюсь. Там, на вершине холма, я вижу оленя. Он медленно переступает, выбирая места в снегу, осторожно поднимая копыта и опуская их на землю. Он опускает голову и жует ветки, затем аккуратно делает следующий шаг.
Мое сердце стучит от возбуждения. У меня редко появляется чувство, что папа со мной, но сегодня оно есть. Я слышу его голос у себя в голове: Приготовься. Дыши медленно. Не дай ему тебя заметить. Сфокусируйся. Если бы мне удалось завалить это животное, оно стало бы пищей – настоящей пищей – для Бри, Саши и меня по крайней мере на неделю. Нам это нужно.
Я делаю еще несколько шагов, чтобы выйти на поляну, здесь я вижу его лучше: это большой олень, стоящий примерно в тридцати метрах от меня. Я бы чувствовала себя гораздо уверенней, будь он в десяти метрах, ну или хотя бы в двадцати. Не знаю, попаду ли с такого расстояния. Если бы на улице было теплее и он не двигался – тогда да. Но мои руки онемели, олень идет, а на пути так много деревьев. Даже не знаю. Я понимаю, что если я промажу, он больше никогда сюда не вернется.
Я стою, изучая обстановку, боясь спугнуть его. Я хочу, чтобы он подошел поближе. Но он как будто не собирается. Я размышляю, что делать. Я могу попытаться атаковать его, подбежав настолько близко, насколько возможно, а затем бросить нож. Но это глупо: всего один метр и он убежит. Я думаю, стоит ли пытаться подкрасться к нему. Но сомневаюсь, что это тоже сработает. Малейший звук – и он обратится в бегство.
Поэтому я стою здесь и рассуждаю. Я делаю маленький шаг вперед, занимая лучшую позицию, на случай, если придется метнуть нож. И этот шажок становится роковым.
Под моей ногой хрустит веточка и олень мгновенно поднимает голову и смотрит на меня. Мы встречаемся глазами. Я знаю, что он видит меня и готов удрать. Мое сердце бухает в груди, я понимаю, что это мой единственный шанс. Мои мысли застывают.
Затем я резко действую. Я наклоняюсь вперед, выхватываю нож, делаю большой шаг вперед и, полагаясь на свои навыки, кидаю его, целясь прямо ему в горло.
Тяжелый пехотный нож папы кувыркается в воздухе, а я молюсь, чтобы он не врезался в дерево. Он выглядит красиво,
Я слишком далеко, чтобы разглядеть, что именно произошло, но через секунду я могу поклясться, что услышала звук ножа, входящего в плоть. Но олень соскакивает с места и я не могу понять, ранен ли он.
Я срываюсь вслед за ним. Добравшись до точки, на которой он стоял, я удивленно замечаю алую кровь на снегу. Сердце трепещет у меня в груди, наполнившись воодушевлением.
Я следую по кровавому следу, бегу и перепрыгиваю через скалы и где-то через пятьдесят метров нахожу его, рухнувшего в снег; мышцы его ног подергиваются. Я вижу нож, который торчит из его горла. Точно из той точки, в которую я целилась.
Олень все еще жив, но я не знаю, как облегчить его боль. Я ощущаю его страдания и чувствую себя ужасно. Я хочу, чтобы смерть его была быстрой и безболезненной, но ничего не могу придумать.
Я встаю на колени и вытаскиваю нож, наклоняюсь и быстрым движением провожу ему по горлу, глубоко втыкая лезвие, надеясь, что это сработает. Мгновенье спустя из раны струей начинает бить кровь и уже через десять секунд олень перестает шевелиться. Его глаза замирают, и я понимаю, что теперь он мертв.
Я встаю, глядя вниз, сжимая в руке нож, и меня переполняет чувство вины. Я ощущаю себя первобытным человеком, поднявшим руку на такое красивое, беззащитное существо. В тот момент мне сложно понять, как сильно мы нуждаемся в еде, как мне вообще повезло поймать его. Все, о чем я думаю, это то, что несколько минут назад оно еще дышало, как я. А теперь оно мертво. Я смотрю на него, лежащего совершенно неподвижно в снегу, и мне стыдно.
В этот самый момент я впервые слышу это. Поначалу я не придаю этому значения, посчитав, что мне показалось и что это невозможно. Но через несколько секунд звук становится громче и отчетливей, и я понимаю, что он реальный. Мое сердце бьется как сумасшедшее, когда я понимаю, что это за звук. Это звук, который я только однажды слышала здесь. Это рычание мотора. Мотора машины.
Я стою в потрясении и даже не могу пошевелиться. Звук все нарастает, становится еще более четким и теперь я уже знаю, что он означает только одно. Охотников за головами. Никто бы не отважился заехать так высоко без веской на то причины.
Я бросаюсь бежать, оставив оленя, пролетая между деревьями, проскочив мимо дома, и несусь вниз с горы. Я бегу недостаточно быстро. Я думаю о Бри, сидящей в доме в полном одиночестве, и слышащей, как рев мотора становится все громче. Я пытаюсь увеличить скорость и бегу по склону прямо по снегу, то и дело спотыкаясь, сердце колотится где-то в горле.
Я бегу так быстро, что падаю, прямо вниз лицом, обдираю колени и локти, у меня перехватывает дыхание. Я с трудом встаю снова на ноги, замечая на колене и на руке кровь, но меня это мало беспокоит. Я заставляю себя снова побежать, сначала трусцой, но постепенно разгоняясь.
Спотыкаясь и подскальзываясь, я наконец достигаю плато и оттуда вижу весь путь с горы до дома. Сердце бултыхается где-то в горле: я отчетливо вижу в снегу следы машины, ведущие прямиком к нашему дому. Входная дверь открыта. Но самое жуткое то, что Саша не лает.