Первая дивизия РОА
Шрифт:
— «Американцы в 14.00 часов отводят свои войска от Шлюссельбурга и передают город советским войскам. Распускайте полки, рекомендуйте всем кратчайшими путями идти в Западную Германию. Пусть идут одиночками, мелкими группами, избегая больших дорог и населенных пунктов. Дальнейшая судьба каждого теперь будет зависеть от самого себя… Я буду на юге Германии. Вы сумеете разыскать меня… Наше спасение только в Германии!»
Задавать вопросы было бесполезно. Было ясно, что генерал Буняченко больше ничего не может сказать и сам находится в растерянности перед полной неизвестностью… Сухое пожатие рук. Холодно расставались командиры полков со своим командиром…
В это же время подполковник Николаев на ломанном английско-немецком языке энергично пытался в чём то убедить стоявших на постах американцев, показывая им какую то бумагу. Наконец,
Бывший генерал Буняченко и сопровождавшие его сели в автомобили и, беспрепятственно миновав, американские посты, взяли направление на запад…
Бригада полковника Мищенко, развернувшись, стояла перед американскими танками в бездействии.
IV
В полках дивизии, находившихся западнее Шлюссельбурга, уже на американской территории, ещё не было ничего известно. Бойцы отдыхали после бессонной, тревожно проведённой ночи, в ожидании дальнейшего приказа. После перехода в американскую зону, люди ободрились, повеселели, настроение поднялось и вновь вернулась утраченная было надежда на благополучный выход из создавшегося положения.
Люди спокойно и крепко спали, устроившись на зелёной траве на живописном лугу у речки, пригреваемые лучами солнца. Офицеры были на своих местах. Несмотря на все неудачи и на неопределённость положения, колебания и тяжёлые моральные испытания, полки опять стали организованными и дисциплинированными войсковыми частями. Солдаты по-прежнему относились с уважением к своим офицерам и были готовы выполнить любой их приказ. Чувство ответственности и отношение офицеров всех рангов к своим обязанностям не понижалось до последних минут существования дивизии. При всех пережитых испытаниях честное отношение большинства стойких, не потерявших самообладания офицеров к своему долгу было высоко оценено подчинёнными.
По приезде в свои части от генерала Буняченко командиры полков объявили построение. Полки строились с надеждой на добрые вести, которые, может быть, привезли им их командиры. Полкам было сообщено создавшееся положение и передан приказ о роспуске дивизии… — «Спасайтесь сами, идите на Запад!»
Тяжёлым ударом это известие было для всех. Понуря головы, молча, не шевелясь, продолжали стоять в строю солдаты и офицеры. Каждый отдался своим мрачным мыслям о безвозвратно потерянных надеждах. Прошло несколько секунд полной тишины…
— «Прощайте, друзья мои боевые! Благодарю за службу солдатскую! Желаю вам удачи!»
Последняя команда — «Разойтись!» — всколыхнула неподвижно стоявших в строю людей. Этой последней командой было разрушено всё то, что до сих пор объединяло, сколачивало людей, создавало из них мощную дисциплинированную военную организацию. Был разрушен сплочённый в своем единстве боевой коллектив, каким являлась Первая дивизия… Так вдруг разрушилась та сила массы, которая являлась следствием организованности, психологического и морального воздействия. Та сила, которая заставляла людей забывать всё личное и беззаветно идти на самопожертвование; сила, которая направляла мышление людей, заставляла их рассуждать, чувствовать и действовать не иначе, как в интересах воинского долга… Перестали существовать полки, батальоны, роты. Всё было сломлено и мгновенно превратилось в толпу, каждый человек которой был одержим лишь мыслью о своем личном спасении и благополучии… Случилось так, что всё то, что еще так недавно крепко объединяло людей, всё то, ради чего они готовы были идти на смерть, и шли — сделалось вдруг для каждого таким далёким, чуждым и ненужным… Не стало силы, организующей и направляющей людскую массу. Каждый почувствовал себя растерянным, неуверенным, беспомощным перед непривычной необходимостью самостоятельно выбирать решение о своих дальнейших поступках. Люди, привыкшие подчиняться, готовы были и теперь последовать любому приказу, который мог бы ответить им на вопрос — что делать?
Но такого приказа не было, и ожидать его было не от кого…
И людьми овладел страх. Страх перед неизвестностью и отчаяние приводили к самым безрассудным поступкам. Торопились… Люди срывали с себя погоны, снимали мундиры, торопливо собирали свои вещи, из которых выбрасывалось всё то, что было когда то необходимо, а теперь стало совершенно ненужным. Все были нервно возбуждены, настроение было неестественно приподнятым, движения, голоса резкие, отрывистые.
Солдаты и офицеры
Солдаты и офицеры подходили к своему командиру полка, наблюдавшему за поспешными сборами своих людей, желая получить от него последний совет. Некоторые робко высказывали свое намерение идти на советскую сторону, с трепетом ожидая ответа на мучивший вопрос. Подходили группами по пятнадцать, двадцать человек, спрашивая: «А вы куда, господин полковник?» И получив ответ — «на Запад!» — тотчас решали: «Ну, тогда и мы на Запад! Пошли, ребята, а кто не хочет, пусть идет к красным, им там шкуры посдирают!» — И решительно шли на Запад, хотя только за несколько минут до этого сообща уже решили было идти к советам. Иногда такие группы разделялись и расходились в противоположные стороны — кто на Запад, кто на Восток. Расходясь на советскую и американскую стороны, люди не проявляли по отношению друг к другу ни малейшей враждебности, не бросали друг другу упреков. Никто никого не принуждал и не удерживал, каждый поступал так, как казалось лучшим…
Солдаты подходили к своему командиру полка, чтобы проститься с ним и, протягивая ему свои заскорузлые, мозолистые руки, обнимались, благодарили и, по русскому обычаю, просили прощения — «Простите, если было что не так, не поминайте лихом»… За что благодарили солдаты своего командира, расставаясь с ним навсегда и, может быть, даже перед смертью?… И люди пошли… Невозможно сказать, сколько при этом ушло на советскую сторону и сколько ушло на Запад. Истомившиеся в борьбе, павшие духом — шли на Восток, навстречу неминуемой жестокой расправе и хотя сознавая это, в глубине души всё же тая надежду на спасение. Те же, которые сохранили волю и способность к преодолению трудностей — шли на Запад, в неизвестность, но готовые к дальнейшей борьбе, с надеждой на лучшее будущее. Но как те, так и другие несли в сердцах своих любовь к Родине, к своему Народу и непримиримую ненависть к коммунистическому режиму…
Полки были распущены… Из Шлюссельбурга стали отходить американские войска, а вслед за ними в город входили советские танки. Шедшие на Запад были уже вне досягаемости советских войск…
Так прекратила свое существование Первая дивизия Русской Освободительной Армии. Ее трагическим концом можно считать тот момент, когда в двенадцать часов дня, двенадцатого мая генерал Буняченко сорвал со своих плеч генеральские погоны.
ЭПИЛОГ
Власовцев, пробиравшихся в Западную Германию, вылавливали чешские партизаны. Теперь они уже открыто и безбоязненно действовали по всей своей стране. Захваченных, под вооружённой охраной, сосредотачивали на сборных пунктах. Затем их партиями отправляли на территорию, занятую советскими войсками. Никакие просьбы и увещевания отпустить пойманных власовцев не действовали на чехов. Они были неумолимы и безжалостны. Люди метались, как затравленные звери, ища укрытий в лесах, где отсиживались в ожидании ночи, чтобы под покровом темноты продвигаться дальше. Все стремились как можно скорее уйти вон из братской Чехословакии, в ненавистную Германию, дававшую убежище и спасение своим врагам. Шли, избегая населённых пунктов. Многочисленные группы вооружённых чехов в штатском с красными звёздочками и красными ленточками на груди, с собаками рыскали по лесам и разыскивали прятавшихся. На дорогах и в населённых пунктах устанавливались круглосуточные пикеты для выслеживания и захвата, ищущих спасения власовцев. Даже детей опасно было встретить на своём пути…