Первая командировка
Шрифт:
— Я буду ждать. А за дружеский совет спасибо, — в маслянистых глазах румына была тревога.
Спустившись вниз, Самарин положил на конторку перед Киву двадцать марок. Тот ловко смахнул их в ящик конторки:
— Ну как?
— Ерунда. А торговался как о миллионе.
Киву рассмеялся:
— Вы же не знаете, что такое румын, когда ему надо платить деньги!
— Но все же спасибо.
— Я буду подбирать для вас еще...
Самарин вышел из отеля и снова погрузился в удушливую жару. Позади еще одна сделка. Только одна. Но нужна и она — фирма работает. А он чувствует себя так, будто занимался изнурительным трудом.
Всю ночь и утро он продумывал ситуацию с Осиповым. Оттого и устал...
Но ничего, все прошло хорошо. Магоне сейчас будет рад — Самарин вручит ему якобы половину дохода за эту сделку, на самом деле отдаст ему всю полученную от румына сумму минус только двадцать марок, отданных Киву. Последнее время компаньона приходится подогревать этим способом, он что-то легко стал скисать...
Магоне провел Самарина в комнату, где они обычно занимались своими делами, Только сели за стол, как компаньон сказал негромко:
— Я выхожу из игры. — Лицо его выражало угрюмую решимость.
— Что случилось?
— Я так решил, Раух! — непреклонно произнес Магоне, смотря в сторону.
— Тогда получите свою часть по моей сегодняшней сделке. — Самарин положил перед ним пачку денег и улыбнулся: — Последний ваш доход.
Магоне цепко посмотрел на деньги, вздохнул, сказал просительно:
— Я не могу, Раух. Поймите, не могу...
Самарин пристально всматривался в него — что же такое могло случиться, если его не интересуют даже наличные деньги? Молчание затягивалось. Вдруг Магоне приподнял скатерть на столе и вынул оттуда распечатанное письмо:
— Я получил это вчера. — Он вынул из конверта листок бумаги: — Тут по-латышски, я вам переведу. Значит, так... «Грязная скотина, ты вместе с немцами грабишь своих и за это получишь...» Тут нарисован череп с костями... И еще: «Недолго тебе осталось жить, мы вздернем тебя на виселицу». Подпись: «Латыш».
— Знаете, Магоне, кто пишет такие письма? Трусливые завистники, — сделав брезгливое лицо, убежденно сказал Самарин.
— Вы же не знаете латышей... — простонал Магоне.
— Не догадываетесь, кто мог написать? У меня в гестапо хорошие знакомые, они этого завистника уберут в два счета.
— Что вы, Раух?! Ни в коем случае! — испугался Магоне. — Разве всех уберешь?
— Что же, так о вас думают все латыши?
Магоне помолчал и ответил угрюмо:
— Латыши думают каждый за себя. — И вдруг заговорил возбужденно: — Знаете, кто у латышей теперь самый уважаемый человек? У кого есть родственник в Америке или еще где там, на Западе. Я знаю одного маленького чиновника. У него брат в Америке. Вся его родня, которая вчера еще не хотела его знать, сегодня в ноги ему кланяется, сулит златые горы, чтобы он включил их в свою семью. А знаменитый наш адвокат, богатейший человек, дочку-красавицу отдал за сына столяра, который красный и вроде воюет в партизанах. Адвокат-то с немцами блудил, а теперь отыскал себе надежную защиту.
— От кого защиту? — притворился Самарин.
— Да вы что, Раух, на луне живете? Русские скоро вернутся вместе с красными, и оттого одни из местных наладились бежать, другие страхуются как могут. Да что говорить? Помните того Цукурса с янтарем? Я встретил его на днях на улице, так он тоже бежать собрался... [3] А вы хотите, чтобы я на наших копеечных сделках
— Наше счастье, Магоне, что сделки у нас маленькие, по крайней мере мы не залезли в дела, от которых нехорошо пахнет. Какие могут быть претензии к мелкому торговцу? — сказал Самарин с полной верой в свои слова.
3
Цукурс — реальное лицо, и он действительно бежал в Южную Америку, где занялся торговлей. Но в середине шестидесятых годов он был обнаружен убитым в своей квартире. Кто совершил акт возмездия над фашистским карателем — неизвестно.
— Вам-то что? Вы уедете домой! А мне что посоветуете?
— Могу посоветовать одно — продолжайте сотрудничать со мной.
Магоне показал на письмо:
— Чтобы они имели побольше материала для приговора?
— Да подумайте вы спокойно — за что вас судить? О каком грабеже латышей идет речь? Вы покупали у них мелкие вещи по доброму с ними согласию. Я предложил бы только завести бухгалтерскую книгу и записать в нее все наши сделки: у кого куплено, за сколько куплено, за сколько продано. И я против каждой сделки поставлю свою роспись как глава фирмы. Потом, кому эту книгу ни покажи, даже тем же русским, — черт бы их взял! — никто не скажет, что вы действовали, как враг своей нации. Вы и раньше были комиссионером, им оставались и под немцами. Подумайте, Магоне...
Магоне долго молчал, но было видно, что он всерьез обдумывает предложение Самарина. Хоть бы он согласился! Терять компаньона нельзя. Он и дополнительная черта достоверности, и свидетель того, что Самарин действительно занимается коммерцией. Наконец, благодаря ему, Самарин мог высвобождать много времени для главного дела...
Но вот Магоне шевельнулся. Пододвинул к себе деньги и спросил:
— Это за что?
— За те три фарфоровые вещицы, что я взял у вас позавчера.
Магоне пересчитал деньги:
— Совсем неплохо... — Он спрятал деньги в ящик стола: — Смотрите, кому-то нужен фарфор и сейчас.
— Румын взял. Ну так как вы решаете? Мне же надо срочно искать нового компаньона.
— Завтра скажу.
Самарин ушел от него, надеясь, что компаньона он все-таки не потеряет — ведь ему предложена спасительная страховка. Да и впрямь перепугался он напрасно.
«Есть прямая взаимосвязь всех сегодняшних, и не только сегодняшних фактов: и опустевший отель «Рим», и тот румын с его «не до искусства» и тоже промышляющий золотишко, и паника Магоне, и собравшийся бежать бандит Цукурс, и Осипов, который выразил все это фразой «Германия катится с горы в пропасть». Это теперь понимает всякий, кто следит за событиями. А Осипов понимает это лучше и острее других. Так не пора ли пойти на Осипова в прямую атаку?» — раздумывал Самарин.
Под вечер Самарин зашел к доктору Килингеру. Просто так зашел — не хочет ли профессор сыграть в шахматы?
Дверь открыл Килингер, и Самарину показалось, что, увидев его, доктор рассердился. Мгновенно решил о шахматах не говорить, объяснить, что его привело нечто тревожное, связанное с болезнью. Но и это сказать не успел. Как только они вошли в кабинет, Килингер произнес раздраженно:
— Раух, вы сказали мне неправду.
Самарин замер. О какой неправде речь? Столько он наговорил в этой комнате всякой неправды!..