Первая леди города, или Между двух берегов
Шрифт:
– Толку-то? У меня номера – таких не бывает!
– Давай другие возьмем.
– Не могу, Женя, ты ж понимаешь – имидж!
– Что ты заладила – "имидж, имидж"! – взорвался он. – Голова полетит скоро, а она все про понты свои печалится! Поездишь с неприметными, не треснет ничего!
– Так, успокойся! Это не тот вопрос, чтобы так изводиться. Прекрасно знаешь, что даже смена машины и номеров не решит моих проблем, все равно копать будут. Теперь сами все смотрите – мы под колпаком, и вас, мои дорогие мальчики, тоже прижмут – так что головой думайте. Женя, со стволами проблем у нас нет, я надеюсь? Или Розану поручить? – постукивая по колену правой рукой,
– Все в порядке, не переживай.
– Ты знаешь, зачем прокурор приходил? – спросила она уже дома, сидя в каминной с чашкой чая в руках и положив ноги на решетку камина, где горел огонь.
– Откуда? Ты не сказала, – отозвался Хохол, все еще злившийся за то, что осекла его при пацанах.
– Он мне намекнул, что догадывается, что это я Егора хлопнула, прикинь? Чуешь, откуда ветер подул? Подозреваю, что и на стройках проблемы не сами по себе возникли, а решил Никитушка Чернов отомстить мне за то, что от кормушки его отлучила. Дай сигарету – тянуться больно, – попросила Марина, протянув руку к пачке, лежащей на каминной полке. – Так вот, – продолжила она, когда Хохол подал прикуренную сигарету, – думаю, что он и поделился с прокурором информацией, вернее, подозрениями – ведь мы-то с тобой знаем, как все было на самом деле. И я никакого отношения не имею к этому, а Егор вообще живздоров. Давай придумаем что-нибудь!
– Что? – откликнулся Женька. – Ты ведь знаешь – я только завалить могу, а понты эти все и подставы – это уж по твоей части, тут тебе нет равных!
– Предлагаешь мне обрядиться в виниловый костюмчик из секс-шопа и наведаться в гости к Чернову? Так пока не выйдет – я в корсете и с гипсом на руке! – захохотала Коваль, скривившись от боли в поломанных ребрах. – Ох, елки-палки, даже смеяться больно!
– Ребра долго болят, пока срастаются, по себе знаю – мне их раз пять на зоне ломали. – Хохол подбросил в камин еще одно березовое полено, помешал угли кочергой. – Нет, это лишнее, конечно, но наказать его надо так, чтобы долго помнил, падла, на кого попер. Но, если честно, думаю, свалить тебе надо пока.
– Куда?
– А то не знаешь!
– Женька, я не могу, у меня и здесь дел полно…
– Не рухнут дела твои за пару-тройку месяцев, пока все не уляжется! – решительно заявил он. – Дай мне трубку, я Малышу позвоню!
Марина показала ему неприличный жест, означавший категорический отказ, и допила чай, вынув из кружки дольку лимона и сунув ее в рот. Хохол набычился, и по блеску в глазах она догадалась, что телефон придется прятать, иначе Женька вправду позвонит.
– Давай закончим этот разговор, я устала и хочу спать.
Оказалось, что лежать на водяном матрасе невозможно – он перекатывался под телом, причиняя невыносимую боль.
– Елки, жертва цивилизации – даже матраса жесткого в доме нет! – Охая, Марина спустилась к Хохлу и попросила: – Поменяемся? Не могу на мягком, болит все…
– А со мной не хочешь, что ли? – усмехнулся разбуженный Женька, осторожно притягивая ее к себе.
Она кое-как улеглась к нему под бок и предупредила:
– Буду всю ночь стонать и охать, как привидение!
– Напугала! Знаешь, что такое барак на сто пятьдесят человек? А камера на шестерых, куда двадцать засунуто? Уж тебя одну выдержу как-нибудь, – стараясь не задевать ее, ответил Женька и отодвинулся на самый край кровати, чтобы дать побольше места. – Нормально? Не мешаю?
– Обалдеть! Как ты можешь мне помешать, интересно?
– Тебе же больно будет, если ночью прижму.
– А ты осторожно, – прошептала Марина, с трудом поворачиваясь
– Ты больна, нельзя тебе.
– Так сказал, как будто у меня что-то заразное!
– Да ты сама зараза, Коваль! Что ты все время меня подначиваешь? Проверяешь, что ли? – возмутился Хохол.
– Зачем проверять то, что уже сто раз проверено? Ты все обо мне знаешь, Хохол. Даже много лишнего. И это плохо – всегда есть опасность, что на тебя надавят и ты не выдержишь… помолчи! – закрыла она рукой его рот, видя, что он собирается возразить что-то. – Гордеенко сказал мне там, в управе, что закроет тебя и пригрозит засунуть меня в камеру к насильникам, и ты сам все выложишь, все, что знаешь и не знаешь, лишь бы меня отпустили. И он ведь прав, Женька, – ты бы так и сделал. И не потому, что вреда мне хотел бы, а как раз наоборот – чтобы избавить от мучений.
– Знаешь, я всегда об этом думал и боялся, что так будет – надавят через тебя и вытрясут из меня все. И это очень страшно, права ты, киска, поэтому и прошу тебя – уезжай! Пусть все уляжется, потом вернешься. Я боюсь потерять тебя, никогда так не боялся ни за кого, даже за себя не боялся, как за тебя. Посмотри, что они с тобой сотворили, и ведь не побоялись, легаши поганые! Женщину изуродовать – это ж только подумать! – Он навис над Мариной, как скала, и горячо заговорил: – Уезжай, прошу тебя, не доводи до греха! Побудь с Малышом, отдохни, подлечись немного, потом давай команде твоей еще одни сборы замутим за границей, подъедешь туда, посмотришь! Киска, я тебя умоляю – согласись!
Она коснулась его лица здоровой рукой, погладила, он перехватил руку и стал целовать ее, потом взял лицо в ладони и коснулся губ:
– Что мне сделать, чтобы ты согласилась?
– Просто отстань.
– До чего ж ты стерва упертая! – вздохнул он, вытягиваясь рядом с ней. – Как Малыш прожил с тобой столько лет, а? Я не смог бы.
– Поэтому ты и не мой муж. Давай спать.
Дня через четыре рано утром позвонил Розан и посоветовал включить телевизор. То, что там вещали, привело Коваль в восторг – новоявленный отец расписал кровавую драму такими красками, что Гордеенко и Климову впору было повеситься. Да и съемки были впечатляющие – каждый синяк, каждая ссадина были видны отчетливо, а крупный план лежащей на одеяле руки в гипсе был просто потрясающ.
– Постарался родитель, зализывал, как мог! И как тебе? – спросила Марина у Хохла, выключив телевизор.
– Нормально. Особенно послесловие – специальный корреспондент Виктор Коваль!
– Да я не про то! – отмахнулась она. – Ты про тему скажи.
– А что? Ничего не убавил и не добавил, все, как ты говорила. Только тебе от этого хуже будет, я думаю – озвереют шерстяные совсем, канал-то почти центральный, популярный.
– Я пока посижу дома, сильно высовываться не буду, проскочим как-нибудь. Боюсь только одного – что папанька теперь возомнит, что вправе претендовать на общение, а мне это не сгреблось. – Марина закурила сигарету, повертела ее в пальцах, задумчиво глядя на тлеющий кончик.
– Не бери в голову, сюда не сунется, а в офис не пустят, – успокоил Женька. – Идем завтракать, Дашка звала уже.
– Что ж так болит-то все? – спускаясь вслед за ним по лестнице, пожаловалась она. – И нога как деревянная.
– Вот, про ногу, кстати, – я ж тебе массажиста нашел, надо позвонить, пусть начинает прямо сегодня, чего тянуть? – отозвался Хохол, подавая ей руку и помогая сойти на пол – нижняя ступенька была намного выше остальных.
– Ой, да толку-то?
– Там будет видно.