Первая любовь королевы
Шрифт:
Впервые за весь Совет Маргарита Анжуйская подалась вперед, оживилась, глаза ее засверкали, однако она заговорила спокойно, зная, что было бы нерасчетливо оскорблять Толбота при всех.
— Сожалею, что мне придется объяснить милорду Шрусбери и некоторым другим то, что многим и так очевидно. Мой благородный отец, как известно, вовсе не прирожденный воин [52] , - в зале раздался смешок, — и особо страшным врагом для Англии никогда не был. Мне же Англия стала родиной. Я не мыслю иной участи с тех пор, как ступила на английскую землю. Я жена короля Англии и мать принца Уэльского. Многие из вас, милорды, вышли из французских родов, но никто не заставляет вас по этой причине отказываться от своих прав [53] .
52
Рене,
53
Многие лорды были потомками нормандских рыцарей, уничтоживших старую англосаксонскую знать после завоевания Англии Вильгельмом Нормандским (1066 год).
— Она на миг умолкла, в ее глазах полыхнул гнев, и голос зазвучал уже резче, громче:
— А для того, что предлагают здесь некоторые господа, есть одна известная формула, и она гласит: ovem lоро соmmitterе [54] . Именно так это будет выглядеть, если опеку над моим повелителем и супругом получит герцог Йорк, давно мечтающий о короне. — Она обвела взглядом зал: — Гибель короля и младенца принца Уэльского, видит Бог, будет неминуема, ибо лишь это откроет герцогу путь к трону. Если вы, милорды, собрались здесь, чтобы добиться этого, иначе, чем мятежниками и убийцами, вас не назовешь, ибо нет другого имени для людей, сговаривающихся о погибели занемогшего государя.
54
Доверили овцу волку (лат.)
Голос ее был таким ледяным, громким, звучным и резким, а слова показались такими зловещими, что пэры умолкли. Грозные речи Толбота еще витали в воздухе, но Маргарита заставила вельмож взглянуть на дело с иной стороны. Ланкастерцы опомнились. Что это, в самом деле? Уж не безумие ли? Приятно послушать этого старого вояку, однако как бы в этому пылу не прогадать! Слепому видно, что за Толботом стоит вовсе не Англия, а только герцог Йорк!
Сам герцог, доселе молчавший и лишь незаметно руководивший своими сторонниками, поднялся.
— Клянусь, — сказал он царственно и торжественно, подняв руку, — клянусь моей верой и душой, что мой протекторат над Англией не нанесет никакого зла королю и принцу. Управлять же я стану так, как велит мне разум и совесть, заботясь только о благе престола.
— Клятвы Йорков прочны, как снег в мае, — моментально отозвалась королева, — верить им нет никаких оснований.
Наступила тишина. Архиепископ Кемп, весьма удрученный, предложил пэрам поднятием рук выразить свою волю. Когда прозвучало имя герцога Йорка, руки стали по очереди подниматься, — вырастал настоящий лес, и тот, кто еще не определился, глядя на такой перевес, тоже спешил присоединиться к большинству. Очередь дошла до епископа Илийского. Смятение, царившее в его душе, отражалось и на лице, но в общем-то благородный прелат уже все рассчитал. Йорк намекал, что позаботится, дабы монсеньору Буршье вручили митру архиепископа Кентерберийского, примаса Англии. О таком возвышении он доселе мог только мечтать… Йорк вообще сулил многое, тогда как королева явно недолюбливала епископа и при всех оскорбляла. От нее не дождешься благодарности. Рука монсеньора Буршье поднялась, и он тоже отдал голос герцогу Йорку.
Враг Маргариты победил перевесом в восемь голосов.
Это было жестоким ударом. Весьма мало утешало королеву то, что пэры сразу же, едва проголосовав за Йорка, почти единодушно постановили, что ее величеству королеве предоставляется единоличная и полная опека над супругом и сыном. Она вольна охранять их и беречь, как ей угодно, на что получит средства из казны, а все лорды ей помогут. Допускать или не допускать кого-либо к Генриху — это будет решаться по ее желанию; так же она вольна покидать Вестминстер и укрываться с королем там, где ей будет угодно.
Лицо у Маргариты было замкнутое и спокойное, однако выражение глаз не сулило пэрам ничего хорошего. Она
Когда зал Тауэра опустел и подле королевы остались только вернейшие из верных, в том числе и сэр Клиффорд, к ее высокому креслу приблизился Ричард Йорк. Вовсе не мстительный, он был полностью вознагражден сегодняшней блестящей победой за все прошлые обиды и готов был с легкостью вернуться к благодушным отношениям. Как можно таить зло на эту француженку? Она тем и прекрасна, что упряма! А как же она хороша!
Приблизившись, он низко поклонился Маргарите, давая понять, что согласен восстановить мир и считаться с ней. В глазах его было торжество, а на губах — весьма добродушная улыбка.
— Забудем старые обиды, госпожа моя. Вам стоит только дать знак — и я буду вашим преданнейшим рыцарем. Моя мечта — быть вам полезным. И если бы я только мог понять, чем был вам неугоден! Не держите на меня зла. Я все силы и заслуги готов сложить к вашим ногам.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Лорды-разбойники
Стыд и честь как платье:
чем больше они потрепаны,
тем беспечнее к ним относишься.
Апулей
Дело было незадолго до Масленицы. Весна пришла сразу, теплая и дружная. Вспаханная земля дышала, дожидаясь сева. Крестьяне, работавшие в тот день на полях, могли, подняв голову, заметить всадников, направлявшихся по узкой просеке вглубь Нанитонского леса.
— Должно быть, держат путь в Лестер, туда, где королева.
— Похоже на это. А, может, решили объехать Ковентри стороной.
Последнее было верно. У небольшого отряда путников не было никакого желания даже издали видеть Ковентри. Отец Кристофер Гэнли, на плечи которого была возложена ответственность за благополучное прибытие в Лестер, настоятельно рекомендовал держаться подальше от места, принадлежавшего лордам Говардам: как говорится, береженого и Бог бережет.
Впереди отряда ехало несколько вооруженных копейщиков, на белых табарах которых была вышита опущенная замковая решетка — герб Бофоров. Разноцветные флажки развевались на копьях. Позади тащились повозки, груженные добром, ехали слуги и служанки верхом на мулах, подпрыгивал на камнях прочный дубовый дормез, затянутый красным и зеленым бархатом. По всему было видно, что в путь отправились люди знатные и не бедные. А в середине кавалькады, в самом безопасном месте, ехали две дамы, одна постарше, другая — совсем юная. Юная леди звалась Джейн Бофор, а весь отряд составлял ее свиту.
Единственной дочери герцога Сомерсета, заключенного ныне в Тауэр, в 1453 году исполнилось шестнадцать лет. Ее мать из знатного северного рода Перси, внучка знаменитого Генри Готспера [55] , умерла в молодом возрасте, оставив дочери, согласно брачному контракту, две трети своего большого приданого. Герцог Эдмунд после смерти леди Мэри, второй своей супруги, больше не женился. Таким образом, Джейн оказалась самой младшей из его законных детей и, стало быть, самой любимой. Это позволяло думать, что отец и со своей стороны внесет лепту в ее приданое, а посему юная Джейн Бофор считалась одной из самых богатый и самых заманчивых невест Англии, несколько потеснив даже дочерей Ричарда Йорка.
55
Генри Перси, граф Нортумберленд, за вспыльчивость прозванный Готспером (Горячей Шпорой), возглавлял мятеж против Генриха IV, был известен как лучший турнирный боец и заядлый дуэлянт (нач. XV века).