Первая любовь
Шрифт:
Стюард знал: запас продовольствия на шлюпке настолько скуден, что его хватит на пять человек едва ли на сутки. В другой обстановке стюард посмеялся бы над человеком, который называет три банки консервов и крохотный ящик с сухарями «запасом продовольствия». Шестой человек – лишний рот – только уменьшит нормы. Кроме того, Харлей отлично знал характер штурмана Дрейка: не дай бог, если Дрейк захватит продукты в свои руки. Потому стюард ничуть не обрадовался, когда в шлюпке появился шестой человек.
А между тем раньше на пароходе штурман Дрейк и стюард Харлей
Пока штурман лежал на дне шлюпки без сознания, люди продолжали бороться со штормом. Они не выпускали из рук весел: окажись шлюпка без движения и управления, гибель наступила бы в ту же минуту.
Маленький Ли тоже работал веслом, и ему было особенно тяжело. Его руки, правда, привыкли к постоянной работе, но в них не было силы. Руки одеревенели и вспухли, из пальцев и ладоней сочилась кровь. Мальчик с трудом поднимал и опускал тяжелое весло.
Однажды у него мелькнула мысль, что лучше выпустить весло и выброситься из шлюпки. Но через секунду он снова поднимал и опускал весло, стараясь каждый раз хоть чуточку двинуть шлюпку вперед.
Другие моряки тоже гребли почти уже бессознательно. Им тоже иногда казалось, что все это бесполезно, напрасно – развязка лишь затягивается на минуты, на секунды. Несколько часов борьбы в нечеловеческом напряжении измучили людей. На них не было сухой нитки. Обессиленные, потерявшие всякую надежду на спасение, люди каждую минуту были готовы прекратить сопротивление.
Самым выносливым и настойчивым оказался боцман Броун. Правда, он не греб, а сидел на корме, управляя шлюпкой, но и ему приходилось не легче, чем остальным.
Броун был опытным, видавшим виды моряком. Пожалуй, он меньше других боялся, что вот-вот наступит смерть, и в то же время он держался за жизнь более цепко и упорно, чем кто-либо другой.
Последняя шлюпка была спущена с «Гордона» около девяти часов вечера. Целую ночь моряки боролись с разъяренным океаном. Они потеряли всякое представление о времени. И вечер, и начало ночи, и рассвет – все было одинакового серого цвета, как обычно в Северном океане. Низкие тучи сплошь закрывали небо и давили на океан, словно хотели его усмирить, задушить. Ветер безумствовал, вздымая вокруг шлюпки громады волн.
«Только бы дотянуть до утра, – думал Броун, – а там решится: жизнь еще хоть на некоторое время или смерть».
С наступлением утра шторм мог утихнуть. На это и надеялся боцман. Но если океан не угомонится, значит, их мучения продлятся еще сутки, а может быть, и больше. Тогда силы окончательно иссякнут и наступит конец.
Утро оправдало надежды Броуна. Тучи поднялись, и ветер ослаб. Волны были еще огромные, но уже не злые, без гребней. Стало светло, и когда шлюпка поднималась на вершину волны, Броун мог осматривать горизонт.
Спустя полчаса он разрешил стюарду Харлею и Ли оставить весла и отдыхать. Матрос Парсон пересел
Пришел в себя штурман Дрейк. Он приподнялся, ощупал карманы, оглядел всех, кто был в шлюпке, и спросил о капитане. Оказывается, вначале он был в одной шлюпке с капитаном. Только сейчас Дрейк вспомнил, как их шлюпка перевернулась. Он оказался в воде и с того момента больше ничего не помнил.
– Что ж капитан… – сумрачно сказал Броун, – о покойниках плохо не говорят. Моряк он был хороший, ему там место найдется. – И боцман мельком взглянул на небо.
– Где-то будет наше место? – с горькой усмешкой заметил матрос Парсон. – Вряд ли наша доля будет лучшей. Никто не отозвался на мрачные предположения матроса. Все понимали, что будущее не обещает ничего хорошего.
Людей одолевала усталость. Съежившись от холода, стюард и Ли дремали.
– Можно бы перекусить немного, – сказал боцман, и все вспомнили, что они давно ничего не ели.
– А что есть? – спросил Дрейк.
Он нашел консервы и сухари, второпях захваченные с парохода стюардом.
– С таким запасом и на берегу недолго продержишься, – сказал Дрейк, вспарывая одну из банок ножом.
Раскрыв банку, Дрейк, не обращая внимания на других моряков, стал быстро поедать консервы. Когда боцман протянул к консервам руку, банка на две трети уже была опустошена.
– Доедайте, – покровительственно сказал Дрейк. – А этим можно и не оставлять. – Он показал глазами на стюарда и Ли, спавших крепким сном.
Ни Джеме, ни боцман, ни матрос Парсон не были удивлены поступком Дрейка. Они хорошо знали натуру этого человека и все таки возмутились. Кочегар Джеме подумал «Если штурман будет так делать и впредь, то он может оказаться там, откуда он попал в шлюпку». Боцман осуждающе взглянул на Дрейка. А простодушный Парсон почти не возмутился. Он привык видеть в Дрейке хозяина парохода, а теперь видел в нем хозяина этой шлюпки, и этих консервов, сухарей, и этой маленькой банки с пресной водой.
Ветер совсем стих. Тучи рассеялись. Крупная мертвая зыбь плавно подымала и опускала одинокую шлюпку.
Когда стюард Харлей проснулся и не обнаружил возле себя консервов и сухарей, он поднял скандал. Он набросился на Джемса и Броуна, требуя возвратить «запас».
– Успокойся, Харлей, – сказал штурман. – Эти консервы с «Гордона», они не твои, и распоряжаться ими буду я.
Тревожно и томительно прошел первый день. Люди почти не разговаривали. Все, кроме Дрейка, поочередно садились за весла, чтобы поддерживать движение шлюпки в одном направлении.
Ночью была открыта вторая банка с консервами. Дрейк сделал это втихомолку, когда измученные голодом и работой боцман, кочегар и мальчик спали. Он дал немного консервов стюарду и матросу Парсону.
На следующий день кочегар Джеме потребовал, чтобы третья банка и сухари были разделены поровну между всеми моряками.
– Вы забываетесь! – зло ответил ему Дрейк.
Возмущенный кочегар встал с банки, намереваясь силой получить консервы. Но в ту же минуту штурман вытащил из кармана пистолет.