Первая мировая война. Катастрофа 1914 года
Шрифт:
Однако ход кампании на Восточном фронте не устраивал ни одного из ее участников. В немецком стане среди тех, кого сильно беспокоила невозможность сосредоточить войска для решительной победы на том или ином фронте, был Макс Гофман. «Мне бы хотелось сперва разделаться окончательно или с Францией, или с Россией, – писал он 21 октября в Радоме. – Дали бы нам еще два-три корпуса, победа здесь была бы гарантирована. А пока приходится крутиться как хочешь против превосходящих сил» {1043} . Этот довод, который с возрастающей настойчивостью приводил в Берлине и Людендорф, станет для Германии лейтмотивом Восточного фронта: еще немного, дайте нам еще чуть-чуть, и победа у нас в кармане. Кайзеровские генералы почти наверняка ошибались: о победе не могло быть и речи, пока царские армии не поредеют, не истощатся, не истреплются за годы военных действий. Однако человеческие ресурсы в России вовсе не были такими неисчерпаемыми, как иногда казалось врагу: в 1914–1915 годах из-за нерасторопной мобилизации царская армия не обладала катастрофическим для противника перевесом. Против 99 российских дивизий выступало 84 австрийских и немецких. Между тем на Восточном фронте воцарилась неопределенность. На северном участке в конце октября воюющие армии оказались, по словам лейтенанта Харальда фон дер Марвица,
1043
Hoffman diary p. 58
1044
Koenigswald p. 26 26.10.14
Однако в Западной Европе на перспективы союзников смотрели сквозь розовые очки: с каждым продвижением русских надежда воспаряла с новой силой. 7 ноября New Statesman обрадовал читателя известием, что «может быть, уже через какие-нибудь две-три недели основные силы русских ступят на немецкую землю. <…> Нам доподлинно известно, что на Востоке Германия терпит поражение, и с имеющимися войсками ей в том секторе против России не продержаться». Illustrated London News, демонстрируя доверие и преданность союзнице Британии, отвела целую полосу под статью о Великом князе Николае, утверждая, что он «недрогнувшей рукой воплощает в жизнь великие замыслы во славу российской армии». Войска Великого князя сочли бы это славословие излишним: Николай командовал ими лишь номинально, а настоящее командование не сумело развить осенние успехи в Галиции. Система снабжения практически рухнула, и подвозить войскам ящики с сухарями приходилось на штабных автомобилях. Остро ощущалась нехватка снарядов, распоряжения из Санкт-Петербурга поступали противоречивые. На другой стороне Фалькенхайн отправил донесение Конраду, объясняя, в чем сложность переброски дополнительных войск на Восточный фронт. Заведовал ими не кто иной, как полковник Рихард Хентш, тот самый, которому Мольтке делегировал свои полномочия на Марне в решающий момент. Поручение переброски Хентшу, прибывшему в австрийский штаб в Галиции 10 ноября, косвенно подтверждает, что сентябрьские распоряжения Мольтке были выполнены правильно. Вряд ли такую задачу возложили бы на человека, которого считали виновным в постигшей немецкую армию катастрофе. Теперь же полковник сообщил Конраду, что австрийцам придется действовать самостоятельно.
Однако Хентшу следовало бы посоветоваться с Гинденбургом, прежде чем обращаться к австрийцам. Немецкий главнокомандующий и его начальник штаба пришли к разным выводам. 11 ноября они выяснили из перехваченной радиограммы, что царская ставка планирует возобновить вторжение в Германию. Людендорф, независимо от того, даст ли Фалькенхайн подкрепление, намеревался предупредить атаку противника собственной и нанес массированный удар по северному флангу армий Иванова, начав тем самым Лодзинское сражение.
Русские, как обычно, не подозревали о готовящемся ударе. Командующий северной армией Ренненкампф прорывался к Восточной Пруссии, вместо того чтобы оборонять свой западный фланг. Корпус, попавший под удар, был разбит и понес огромные потери. Рузский, главнокомандующий Северо-Западным фронтом, не осознавал размах немецкого наступления. К 18 ноября Лодзь была почти окружена, русские оказались в периметре приблизительно 25 на 30 км. 19 ноября генерала Плеве, едущего вперед со своим штабом, догнал уже впадающий в истерику гонец. «Ваше Превосходительство! – вскричал запыхавшийся молодой офицер. – 2-я армия окружена и будет вынуждена сдаться!» Плеве смерил гонца ледяным взглядом из-под густых бровей и сказал: «Вы, батюшка, трагедию прибыли разыгрывать или докладывать? Если докладывать, то и доложите начальнику штаба, но помните – никаких сцен, или я посажу вас под арест» {1045} . Услышав вести, Плеве вместе с командующим другой армией по собственной инициативе развернули войска, отказавшись от планируемого вторжения в Германию, и двинулись спасать 2-ю армию. С проворством, не свойственным русским, они чудом подоспели к Лодзи раньше немцев, и по чистой случайности (наоборот, свойственной этой кампании) семь российских корпусов оказались на пути вражеского авангарда, приближающегося к городу. Людендорф переоценил свои силы и совершил ошибку, в результате которой против четверти миллиона его солдат выступало теперь полмиллиона с лишним русских.
1045
Knox p. 205
За последующую неделю боев немецкое наступление выдохлось и расстреляло все боеприпасы. Русские оказались гораздо сильнее и заняли позиции на выгодном для обороны рельефе. Три немецкие дивизии остались отрезанными на лесистых холмах к востоку от города, и 22 ноября царская ставка отдала приказ подготовить 60 поездов, чтобы доставить ожидаемые 50 000 пленных в лагеря. Вечером 23 ноября командующий немецким корпусом барон фон Шеффер-Боядель сообщил по радио в штаб армии, что попытается этой ночью прорваться, иначе «25-й резервный корпус завтра исчезнет с лица земли» {1046} . На следующее утро после отчаянного боя, в 7.50, Шеффер радиографировал снова: «Резервов не осталось. Положение тяжелое» – и через 10 минут: «Катастрофически не хватает боеприпасов и пайков. Требуется срочная… подмога». В ответ Август Макензен, командующий 9-й армией, выделил в подкрепление Шефферу два корпуса, и немцы смогли вырваться, прихватив с собой 16 000 российских пленных. Вечером 24 ноября войска сошлись у Бжезин, и русских окончательно лишили возможности переломить ход событий. Однако наступление Людендорфа провалилось, как бы он ни пытался утверждать обратное. При всем его (и большинства его подчиненных) несомненном превосходстве над российским противником в военном мастерстве начальник штаба Гинденбурга сильно переоценивал свой стратегический гений.
1046
Reichsarchiv Vol. II pp. 152–226
Рузский, хоть и сумел отбросить Макензена, теперь испытывал острую нехватку всего что только можно. Одна из российских дивизий за три ноябрьских дня расстреляла 2,15 миллиона обойм для стрелкового оружия. Россия вступала в войну, имея на вооружении 5000 орудий и 5 миллионов снарядов. К концу 1914 года царские фабрики выпускали 35 000 обойм
В австрийском стане дальше к югу после четырех месяцев лишений, поражений и отвратительного командования боевой дух окончательно упал. Генералы империи Габсбургов вальсировали куда лучше, чем сражались, а об управлении личным составом не имели никакого представления. Для Константина Шнайдера, явившегося 29 ноября к командующему корпусом в Кракове, цивилизация после долгого пребывания в поле оказалась потрясением: «Война словно остановилась на границе города. Я как будто по мановению волшебной палочки перенесся в другую жизнь. Ярко освещенные улицы. <…> Совершенно другой мир, от которого я уже отвык, вдруг заиграл вокруг всеми красками, и я будто очнулся от сна. Люди в гражданской одежде занимались привычными делами, женщины щеголяли модными нарядами, офицеры ходили в мирных черных фуражках и гарнизонной форме. Как странно, что каких-нибудь два часа назад отовсюду летела русская шрапнель, а кругом на много километров от предместий этого живого, полнокровного города простиралась мертвая зона» {1047} . Штаб корпуса, как оказалось, размещался в роскошном отеле. Шнайдеру среди умытых, начищенных, отутюженных штабных стало неловко за свою потрепанную и перепачканную форму. Однако новости он узнал феноменальные: прибыло немецкое подкрепление, войска уже выгружаются. «Все сразу воспрянули духом, появилась надежда на победу» {1048} .
1047
Schneider pp. 210–11
1048
ibid. p. 212
На самом деле свежих сил хватило только на то, чтобы предотвратить полный разгром австрийцев, чему способствовала также неразбериха в русском стане. Между царскими генералами снова началась грызня: Иванов на юге хотел еще раз выступить в атаку против австрийцев, но для этого требовалось, чтобы сосед прикрыл его правый фланг, чего Рузский делать не намеревался. Поэтому инициатива нового наступления перешла в начале декабря к австрийцам. Поначалу они добились некоторых успехов, вызвавших у Конрада восторг, граничащий с эйфорией, и побудивших его заявить о победе. Константину Шнайдеру наступление показалось едва ли не страшнее отхода: «Отступающие… не видят пострадавших от войны. Победители же вынуждены пересекать театр военных действий и содрогаются в ужасе от увиденного» {1049} . Как раз в те дни ему довелось наблюдать символическую сцену: русский и австриец пытались заколоть друг друга штыками, но упали замертво, убитые одним снарядом. Как обычно, краткий успех Конрада больших побед не принес – развить его не удалось. Русские пошли в контрнаступление. На исходе года австрийские войска снова были отброшены к подножию Карпат.
1049
ibid. p. 200 20.11.14
Обе стороны действовали непоследовательно. Фалькенхайн понимал, что исход войны будет решаться на западе. 26 ноября он писал в Ober Ost – ставку верховного командования в Польше: «Все победы, одержанные на востоке ценой поражений на западе, совершенно бессмысленны» {1050} . Однако эта суровая правда не помешали Гинденбургу и Людендорфу по-прежнему требовать подкрепления, тем более что после поражения под Ипром, в котором винили лично Фалькенхайна, их авторитет был выше. Политические соображения, возобладав над военными, побудили немцев оправить подкрепление на восток. Центральные державы смертельно боялись, что в случае провала Восточной кампании нейтральные государства могут встать на сторону Антанты. Берлин и Вена опасались, что тогда в войну против них вступит не только Италия, но и Болгария с Румынией. Еще сильнее терзал их маячивший впереди призрак абсолютного поражения Австро-Венгрии. Если и у царя Николая II, и у императора Франца Иосифа командование отличалось некомпетентностью, а войска были слабо подготовлены и снаряжены для современной войны, то армия Габсбургов была совсем никудышной. В то время как российские войска храбро сражались при благоприятном раскладе и особенно в обороне, от австрийцев храбрости не приходилось ждать ни при каких условиях. Таким образом, активность немцев на Восточном фронте объяснялась в основном опасением того, что Австро-Венгрия выйдет из войны.
1050
Hoffman diary p. 58
Позорные неудачи австрийской армии были следствием присущего Австрии на государственном уровне презрения к военной науке в общем и вопросам снабжения в частности. На военных учениях, проведенных Конрадом в 1913–1914 годах – Grosse Etappenkriegsspiel, – номинально отрабатывались как раз те самые задачи, что стояли перед армией сейчас: развертывание и снабжение нескольких корпусов в Галиции. Однако военного инструктора Теодора фон Зигрингена, доказывавшего, что снабжение станет критическим операционным фактором в регионе со слабо развитой дорожной и железнодорожной сетью, отстранили как смутьяна. Солдаты Франца Иосифа терпели зимой 1914 года постоянные лишения, поскольку командование безответственно подошло к вопросам снабжения и быта. Лейтенант Александр Трушнович, словенец, описывал скудный солдатский паек: черный хлеб, похлебка без мяса, кофейный суррогат – «держали почти впроголодь». Между тем офицерам «доставалось больше приварка, чем всей роте, – вино, кексы, папиросы и сигары, которыми я делился с солдатами. Отвратительно было видеть это неравенство в траншеях, где все мы равны перед смертью».