Первая печать
Шрифт:
И лишь к вечеру Ивер вспоминает, что дома ее ждут…
– Это все из-за меня, – сказала Дженна, продолжая всхлипывать. – Я заболела, а на улице как раз разыгралась метель вроде сегодняшней. Никто не отваживался отправиться к нашему лекарю за каким-нибудь целебным снадобьем, он же на другом конце города живет! Ивер вызвалась идти, матушка не пустила…
– И она пошла тайком?
– Да. Долго потом искали, так и не нашли… пока сама не вернулась через неделю. Такая, как сейчас… и с той поры ее вижу только я, да и то не всегда.
– Дженна!!
Парцелл
– Ивер, не надо кричать. Сейчас она тебя не видит, разве не понятно?
– Но как… как же так? – пролепетала девочка, глядя на свои руки, которые то становились совершенно прозрачными, то вновь обретали некое подобие живых красок. – Что со мной такое?
«Иди ко мне».
– И эти голоса! – она зажала уши ладонями, но лучше не стало. – Да когда же они прекратятся!
Волк посмотрел на нее встревоженно, словно желая сказать: «Что? Долго ты еще будешь медлить? Пойдем!» Ивер, дрожа, отступила на шаг: ей теперь все люди, собравшиеся в темной и душной комнате, казались чужими, злыми, опасными…
Она вдруг поняла, что должна ответить на зов белой женщины – и все кончится.
– Ивер! – закричала Дженна. – Ивер, не уходи! Я не смогу без тебя жить!
«Не слушай ее. Ты моя. Пойдем!»
– Я не могу остаться… – проговорила она, внезапно осознавая всю правду о том, что произошло в начале зимы. – Ведь я… умерла?
«Я устала ждать. Если ты не вернешься сама, то…»
Шум и завывания ветра снаружи сменились абсолютной тишиной, и лишь снежный волк что-то сумел расслышать – он вскочил, вздыбил шерсть на загривке. Люди тоже встревожились, но того, что произошло в следующий миг, никто из них предвидеть не сумел: волна холода прошла по залу «Горицвета», все превращая в лед, и ничто живое не могло устоять перед приходом ледяной королевы, которая явилась за своей дочерью.
…Некогда три мира существовали отдельно – то были миры людей, дьюсов и фаэ. Они мало походили друг на друга и пересекались лишь изредка, быть может, не чаще одного раза в тысячу лет.
Но однажды Некто решил, что три мира – это слишком много, и объединил их в один. С тех пор люди, дьюсы и фаэ вынуждены делить на троих все то, что раньше каждый считал собственным. Их жизнь превратилась в вечную битву.
Дьюсы, впрочем, довольно быстро стали сдавать позиции.
А вот фаэ собирались драться до конца…
– Остановись, – сказал Теймар Парцелл, и у его голоса откуда-то появилось странное эхо, как будто сразу два человека говорили в унисон. – Зачем ты убиваешь нас? Ведь все можно решить миром.
Мертвая тишина вокруг наполнилась звоном – каждая вещь, превращенная в лед, вторила голосу королевы ледяных и снежных фаэ, который человеческое ухо расслышать бы не смогло. Верните ее, – сказала королева. – Она ушла, она пропала, потерялась в вашем мертвом мире, где покоренные дьюсы каждый миг взывают о помощи. Отдайте ее мне!
– Пусть она сама решит, – бесстрашно заявил Парцелл,
Она моя. Она…
– Дай ей выбрать! – крикнул грешник, и его второй голос на мгновение заглушил первый. – Создатель объединил когда-то наши миры, потому что между нами все-таки есть нечто общее, и это может быть только свобода воли! Ты не можешь…
Молчи. Молчите оба – ты и твой дьюс. Вам ли говорить о свободе? Нет. Нет. Ты можешь их разделить, оставить человека себе, но ее отдай. Сейчас!
– Разделить… – пробормотал Теймар и резко повернулся к Ивер, которая стояла поодаль, вцепившись в загривок снежного волка и с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать. Она выглядела маленькой и беззащитной, хотя и оставалась все такой же прозрачной, как раньше. – Конечно же!
Он протянул руку и стал рисовать печать – каждое его движение оставляло в воздухе золотистый след, видимый вполне отчетливо дьюсами и фаэ, но не людьми. Печать выходила сложная, но этого следовало ожидать: ведь каждую линию, что связывала Ивер с духом льда, однажды вселившимся в ее тело, следовало отразить в рисунке и обратить в собственную противоположность. Лишь тогда их можно будет разделить, лишь тогда все они спасутся…
Быстрее, двуликий!
Оставался всего один штрих.
Ивер доверчиво смотрела на него широко открытыми глазами, а стоявшие позади люди боялись даже дышать. Он поднял руку, чтобы завершить работу, но что-то мешало сделать это, что-то недосказанное, забытое.
– Карел! – сказал Парцелл. – Твоя книга о медицине, она ведь не была уничтожена.
– Конечно, была… – неуверенно проговорил бывший лекарь. – О чем ты…
– Это не был вопрос. Твой талант и твои воспоминания украли вовсе не кристаллы-ловушки в рудниках Дальних рубежей, это она их украла, едва появившись на свет. Потом она принялась поглощать остальные книги в библиотеке, но к тому времени, когда печатники решили все сжечь, она была уже снаружи!
– Почему ты так решил? – спросил после недолгой паузы Карел. – Она сгорела.
– Ах, прости, я неточно выразился… Бумага сгорела, конечно же. Но Книга-то осталась в твоей памяти! И восемь лет ей понадобилось для того, чтобы написать себя заново, так? А когда работа была закончена, она стерла и твои воспоминания о прошлом…
– Нет, – сказал бывший лекарь ровным голосом. – Она стерла не просто воспоминания, а меня самого вместе с тем миром, где я жил.
Двуликий, ты пытаешься меня обмануть?! Хватит медлить!!
Его протянутая рука вдруг сделалась очень тяжелой, а в кончики пальцев вцепился холод и стал постепенно пробираться все дальше и дальше. До запястья ему поживиться было нечем, но потом началась живая плоть, в которую холод вцепился с восторгом голодного пса.
– И что сейчас делает твоя Книга?
– Поглощает… пожирает… чужие болезни. Любые. Чего ты хочешь, грешник? – Карел взглянул на Парцелла, потом на Ивер и внезапно все понял сам. – Я не сумею излечить эту девочку, потому что… Разве ты сам не чувствуешь? Сейчас ледяная фаэ делится с ней силами, а на самом деле она… мертва. Холод убивает быстро, знаешь ли.