Первая просека
Шрифт:
Все же он не решился рубить кедр, а отправился искать деревья, на которые можно было бы взобраться.
После долгих поисков ему удалось найти такой кедр: сучья начинались всего метрах в трех от земли. Захар притащил валежину, прислонил ее к стволу и, разувшись, по ней легко добрался до сучьев. Труднее было карабкаться от одного сука к другому. Окажись под ногой подгнивший сук, он мог бы сорваться. Один таки сломался, но Захар успел ухватиться за верхний и, повиснув на нем всей тяжестью своего тела, из последних сил подтянулся и полез выше. Сердце колотилось так, что казалось,
Теперь ему ничего не стоило лазить в гуще кроны и сбивать шишки. Приятное это было занятие — подбираться к живой шишке, покрытой янтарными слезинками смолы, и брать ее, тяжелую, терпко пахнущую кедровым духом, в руки. Тридцать две шишки снял он с одного кедра!
Ветви этого дерева близко соприкасались с толстыми ветвями соседнего кедра. Захар наметил себе маршрут и стал осторожно пробираться по ветвям. До земли метров двадцать. Малейший просчет — и так можно сорваться! Захар старался не смотреть в эту пропасть, с замиранием сердца перебираясь с ветки на ветку.
Вздох облегчения вырвался у него, когда под ногой оказался толстый, надежный сук второго кедра. Он был выше, шире кроной и буквально увешан шишками. Сбив их, Захар стал искать надежный путь на соседние кедры, но его не оказалось. Надо было возвращаться на первый кедр, потому что о спуске на землю по стволу этого богатыря и речи быть не могло.
И тут произошло самое страшное: ветка соседнего кедра, с которой он спустился на это дерево, вдруг выпрямилась, и теперь никаким способом невозможно было дотянуться до нее.
Когда Захар понял весь трагизм своего положения, его охватила паника. Чтобы как-то успокоиться, он умостился возле ствола в развилке толстых ветвей и постарался собраться с мыслями. Только теперь он почувствовал, что чертовски устал, а во рту все пересохло от жажды.
Что же делать? Как спуститься? Кто придет ему на помощь? Чем больше думал Захар, тем яснее представлял всю безвыходность своего положения. Вот он, логический конец одиночки, отторгнутого от людей! Сломай он ногу при спуске — пропал! Бездушная природа не знает пощады; выживает только тот, у кого сила, ловкость, умение выстоять. Захар проклинал себя за этот опрометчивый поступок — идти одному в тайгу.
Но от размышлений не становилось легче.
Захару показалось, что прошла вечность.
Спасительная мысль явилась неожиданно. Он подумал, что хорошо бы иметь веревку, сделать петлю и как-то накинуть ее на злополучную ветку соседнего кедра и подтянуть к себе. Припомнилось, как когда-то в детстве они, ребятишки, вили веревки из вязового лыка. И тут-то вспомнил он про собственную одежду. А что, если порвать ее на ленты и свить из них веревку?
Не раздумывая ни минуты, он принялся за дело. В ход пошло нижнее белье. Вот и готова «веревка». На один ее конец Захар привязал обломок ветки с крючком-отростком на конце. Не веря еще, что выход найден, полез на знакомый сук. Со второго же броска крючок зацепился за ветку. И вот ее верхние побеги уже у него в руках. Подтянуть всю ветку не составляло труда. «Спокойствие, спокойствие: внизу пропасть!» Дотянувшись до самой
Наутро он уже имел в руках крепкую веревку метров двадцати длиной. Захар сделал ее из концов полога и свил из мешковины. Теперь он кидал один конец самодельной веревки с привязанным камнем через ближнюю от земли ветку. Камень тащил конец вниз, и в руках Захара оказывался сдвоенный надежный канат. Вот где пригодилась ему военная тренировка, лазанье по канату!
К исходу пятого дня возле бивака Захара громоздилась куча кедровых шишек. В два дня он управился с их обработкой и наполнил три мешка отборными орехами.
К вечеру восьмых суток Захар перетаскал их к лодке, заночевал на берегу озера, а утром тронулся в путь.
Никандр с трудом узнал в оборванном и обросшем щетиной, пропахшем гарью мужичке своего «знакомца».
— Ну, видать, уходился ты, паря… — говорил он, посмеиваясь. — Родная жинка, поди, не признает.
Перетаскав мешки во двор Рудневых, Захар налегке отправился домой.
— Боже ж мой! — воскликнула Настенька, увидев мужа. — Зоренька, милый, да на кого ты похож! Скорее раздевайся и умывайся, детей перепугаешь.
Но тон у нее был совсем не горестный, даже веселый. Захар это сразу почувствовал. И не ошибся. Не успел спросить, как они тут без него, а уж Настенька метнулась в соседнюю комнату и прибежала с газетой в руке.
— Сначала разреши тебя поздравить, мой Зоренька. — Она поцеловала его. — Ой, даже губы пахнут дымом!.. А теперь вот прочитай здесь!
Это были «Известия». Страницы газеты сплошь заняты списками. Захар понял: списки награжденных. Сразу бросились в глаза две фамилии, подчеркнутые карандашом. Под подзаголовком «Медалью «За отвагу» прочел: «Агафонов Григорий Леонтьевич», а несколько ниже: «Жернаков Захар Илларионович».
— Вот это да! — только и сказал просветлевший Захар.
— Но это не все! Приходили из управления: ты восстановлен на работе.
— И давно?
— Газету принесла Леля на следующий день, как ты уехал, а из управления приходил какой-то молодой инженер, забыла фамилию, только позавчера.
Захар устало сел к столу, жадно отыскивая в газете знакомые фамилии.
— Ага, Криволап, командир нашего танка, тоже награжден медалью «За боевые заслуги»! — А через минуту снова: — Смотри, Настенька! Вася Корольков награжден орденом боевого Красного Знамени!
Более счастливого дня в жизни Захара еще не было.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Из контрольной комиссии ЦК пришло письмо в горком: Ольгу Ивановну Касимову восстановить в правах, возвратить ей квартиру и принять снова на работу.
Леля навеселе, с бутылкой портвейна в сумке поспешила к Жернаковым.
— Что с тобой делается, Леля? — шепотом спросила ее Настенька, когда они вышли на кухню. — Ты же пьяная по улице шла…