Первая просека
Шрифт:
— А мне плевать! — отмахнулась Леля. — Я уж на базаре рядом с торговками насиделась, а это в тыщу раз позорнее. Ну, ты не возись долго, Настя, я пришла поговорить с вами. Есть интересные новости.
Не дожидаясь, пока все рассядутся, Леля разлила вино и объявила тост:
— За Ванюшино здоровье!
Выпила как воду — не покривилась, не закусила.
— Ну вот, ребята, я вам скажу сейчас кое-что по секрету.
Захар с недоверием посмотрел на нее.
— А ты не смотри
— Откуда у тебя такие данные? — насторожился Захар.
— Знающие люди сказали. Съезд партии скоро будет, Восемнадцатый, и ЦК изучает положение в стране, в частности вопросы о незаконных арестах и увольнении людей с работы. Вот! Понятно тебе?
— Это интересно. Я не знал.
— Не знал, так надо было спросить!
— Ну, а что все-таки конкретно-то?
— А то и есть конкретного, — продолжала Леля, — что до сих пор судили тройки, составленные из работников самих же органов НКВД. Сейчас дело передают в настоящие суды. А ты заметил, что прекратились аресты?
— Ну, заметил.
— А знаешь почему?
— Нет, не знаю.
— Так я тебе скажу: все это делал Ежов — невинных арестовывал! А сейчас заметил, что его не слышно? Вот то-то и оно!..
— Но кто тебе рассказал все это? — удивлялся Захар.
Леля заговорщически посмотрела на Захара, на Настеньку.
— Только ша, никому об этом ни слова. Ладно?
— Да зачем такой вопрос, Леля? — удивилась Настенька.
— А на всякий случай… Сегодня у меня была жена Гайдука, она только что приехала из Москвы, ездила хлопотать за Гордея Нилыча. Там-то она и разузнала обо всем через своих друзей. Но про самого Гайдука так ничего и не удалось ей узнать. Плачет, говорит, что его, наверное, расстреляли в разгар ежовщины.
Леля засобиралась было домой, но Настенька не отпустила ее, уложила спать на кушетке.
Вскоре на улицах Комсомольска увидели Саблина. Шел он по тротуару, опираясь на тросточку и медленно передвигая ноги. Узнать его было трудно — лицо землистое, глаза слезящиеся, веки дергаются в нервном тике, одежда висит как на колу. Совсем он был непохож на того Викентия Ивановича, которого хорошо знали в городе. Леля, встретившись с ним, тут же прибежала к Жернаковым.
— Ой, родные мои, — на всю квартиру закричала она с порога, — скоро моего Ванюшу выпустят! Сейчас только была у Викентия Ивановича, целый час разговаривали!
— Да подожди, расскажи толком, — остановил ее Захар.
— Шла к нему и боялась: вдруг плохое что-нибудь скажет мне!
— Ну, а еще что Викентий Иванович говорит? — с нетерпением спросил Захар. — Об Иване что говорит?
— Сейчас расскажу, все расскажу, — спеша, захлебываясь, говорила Леля. — Дело его в основном закончено. Никаких преступлений за ним, конечно, не оказалось. Сейчас, говорит, послали дело на утверждение в край. Как вернется дело, так и выпустят Ивана!
И действительно, Каргополова освободили в канун первомайских праздников.
Дверь Захару и Настеньке открыл сам Иван. Они обнялись, расцеловались. Как же изменился Каргополов! Скулы заострились так, что кожа на них натянулась до блеска, рот стал еще больше, а глаза совсем утонули где-то на дне глазниц. Но Иван бодрился, улыбка — во все лицо, хотя голос был как после долгой, тяжелой болезни.
Леля не знала, чего и положить на тарелку Ивана.
— Что попало и помногу ему есть нельзя, — объяснила она. — Постепенно надо приучать желудок…
— Самочувствие-то как, Иван? — ласково глядя на друга, спрашивал Захар.
— Какое может быть самочувствие после такого «курорта»! — грустно усмехнулся Каргополов. — Как чумной хожу! Шесть часов всего как на свободе. Голова все время кружится от избытка кислорода. А так вообще ничего, болезней вроде нет никаких.
Казалось, ему было очень трудно произносить слова. Эта усталость, почти отрешенность от всего земного, сквозила и в глубине его взгляда, и в каждой складке совершенно серого, бескровного лица.
Стараясь не быть назойливым, Захар спросил коротко:
— Трудно было, Иван?
— Конечно, трудно… Главное — тесно страшно, — медленно говорил Каргополов. — Представляешь, вот на такую комнату пятьдесят человек. В три яруса нары, и, извините, параша тут же, в углу. И без того дышать нечем, а тут еще вонь…
Помолчал, потом так же медленно:
— Наделали дел, сволочи! Это все Ежов — выслуживался, карьерист проклятый!
— Ну, что думаешь делать теперь? — спросил Захар.
— Завтра пойду в горком, — у меня же полная реабилитация, так что и в кандидатах партии я восстановлен. Наверное, поедем с Лелей отдыхать в Таганрог к отцу.
Они вернулись в августе — оба поправившиеся, в хороших костюмах. Ивана Каргополова вскоре утвердили зампредом горисполкома по коммунальным вопросам.