Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Грегори Филиппа

— Но они, должно быть, понимали, что это совершенно безнадежная затея?

— Да, этот мальчишка, пожалуй, понимал, но он так отчаянно рвался на свободу. И потом, в конце концов — совершенно неожиданно для него — эта затея оказалось вовсе не такой уж безнадежной. — Генрих умолк, словно поперхнувшись этими словами; казалось, его сейчас вырвет и он никак не может справиться с приступом тошноты. — Понимаешь, Элизабет, я сам устроил против них маленький заговор: полдюжины конспираторов, шифрованная книга, послание герцогине, планы восстания… Подобных улик было бы более чем достаточно, чтобы отправить обоих на виселицу. Я все очень четко спланировал, все держал под контролем,

а затем… — Он снова умолк, словно был не в силах продолжать.

Я встала, ласково положила руку на его поникшее плечо, но это было все равно что касаться спинки стула: он прямо-таки одеревенел от страха.

— Что затем? Что случилось затем, дорогой мой?

— У них возникла целая толпа последователей! И это были совсем другие люди, не те, которых я к ним подослал! Хотя эти, другие, тоже вроде бы должны были хранить мне, их королю, верность. Оба мальчишки стали получать послания со всех концов страны от людей, готовых рискнуть всем своим богатством и даже своей жизнью, лишь бы вытащить Эдварда Уорика из Тауэра. Они готовы были даже семьи свои подвергнуть смертельному риску, поставить на кон все свое благополучие, лишь бы удалось выпустить на свободу этого мальчишку-самозванца! В стране зреет новое восстание — и это после всего, через что мы уже прошли! Причем я даже представить себе не могу, какое количество людей на этот раз в нем будет участвовать! Я понятия не имею, сколько вокруг меня утративших веру предателей! Итак, эта каша заваривается снова. Англия желает видеть на троне этого мальчишку. Им нужен только он, а меня они готовы тотчас же свергнуть!

— Нет! — воскликнула я, не в силах поверить тому, что слышу. А Генрих, с раздражением сбросив с плеча мою руку, вскочил и заорал, охваченный внезапным приступом ярости:

— Это все вы, Йорки! Снова ваша семейка! Эдмунд де ла Поль куда-то исчез! Твой драгоценный кузен в центре заговора! На каждом углу рисуют белую розу! Они снова объединились против меня — и твои бесчисленные родичи с вашим распроклятым обаянием и верностью семье, и ваши слуги, и все те, кто вас поддерживает, и ваша магия… Одному Богу известно, какие еще силы действуют в вашу пользу! И одному Богу известно, почему все так поддерживают этого мальчишку. Он утратил всю свою внешнюю привлекательность, его так избили, что он стал почти безобразным — уж об этом-то я позаботился. И пресловутого обаяния Йорков он тоже лишился — он даже улыбаться не может, поскольку ему выбили все передние зубы. У него нет ни гроша, он лишился даже своей роскошной броши с рубином. У меня в руках его молодая жена, но он по-прежнему на коне, а они, точно послушное стадо, готовы идти за ним куда угодно! Они по-прежнему за него горой, и он по-прежнему угрожает мне! Сейчас он находится в Тауэре, под замком, без друзей — если не считать тех подонков, которых я сам к нему подсылаю, — и все же он ухитрился собрать целую толпу последователей, он готовится пойти на меня войной, и я, разумеется, вынужден защищаться. Я вынужден защищать тебя и наших сыновей!

Напор его бешеного гнева был столь силен, что я бессильно осела в кресло; да в эту минуту я могла бы и на колени перед ним опуститься!

— Милорд…

— Не смей говорить со мной о нем! — в ярости воскликнул Генрих. — Он сам подписал себе смертный приговор! Теперь мне остается только отдать приказ о его казни. Где бы он ни оказался, какое бы обличье ни принял, каким бы именем ни назвался, люди всюду его находят и тут же встают в ряды его последователей! Они верят в него, они хотят видеть его королем Англии!

— Никаких заговоров он не устраивал! — решительно заявила я. — Ты же сказал, что сам плел

против него заговор. Ни он, ни Тедди ни в чем не виноваты! Ты сам приказал своим людям втравить их обоих в историю с заговором и побегом. А они всего лишь согласились с предложенным тобой планом.

— Он угрожает мне уже одним тем, что дышит, — подозрительно ровным тоном возразил Генрих. — В его изуродованной улыбке таится моя погибель. Даже в тюрьме, с разбитым лицом он кажется всем красавцем-принцем! Нет, теперь ему остается только умереть!

Вестминстерский дворец, Лондон. Осень, 1499 год

Генрих собрал лордов на совет, и они выслушали обвинение в предательстве, предъявленное Тедди. Теперь они стали называть моего кузена «Эдвард, именующий себя Уориком», словно и у него больше не было истинного имени. А «этого мальчишку» они называли Перкином Уорбеком. Вместе с их именами были перечислены также десятки имен других предателей. Совет лордов, встревоженный, до смерти перепуганный, проявил полную покорность королю и приказал шерифам выбрать присяжных из жителей Лондона, которые и должны были выслушать показания свидетелей и избрать меру наказания.

Леди Кэтрин пришла ко мне, держа в руках кружева, но ее лицо было белее этих кружев. Она плела кружева, чтобы обшить ими мужской воротник, и блестящие коклюшки так и дрожали в ее пальцах.

Она опустилась передо мной на колени, медленно сняла с себя головной убор, и ее блестящие темные волосы волной рассыпались по плечам. Склонив голову почти к самым моим ногам, она, задыхаясь, промолвила:

— Ваша милость, я умоляю о милосердии!

Я посмотрела на ее темную склоненную головку и с сожалением сказала:

— Увы, тут я совершенно бессильна.

— Будьте же милосердны к моему мужу!

Я покачала головой, наклонилась и ласково коснулась ее плеча.

— Но я действительно не имею почти никакой власти при дворе Тюдора. Собственно, я надеялась, что вы сами поговорите с королем и попросите за них обоих.

— Он обещал мне, — еле слышно прошептала она. — Еще летом! Он обещал, что сохранит ему жизнь. И вот теперь мой муж должен предстать перед судом!

Я не стала лгать ей и уверять несчастную, что суд, возможно, и не вынесет ему смертного приговора, что показания свидетелей вполне могут оказаться не столь очевидными.

— А вы не могли бы попытаться убедить короля, чтобы он отменил суд? — спросила я. — Ведь раньше вам это как будто удавалось? Может быть, вы сумеете найти в себе силы и соответствующим образом ему улыбнуться? Может быть, вам удастся воспрепятствовать тому… чего он так хочет?

Ее темные глаза метнулись навстречу моему взгляду. Она долго смотрела на меня, и я видела, что она сознает иронию судьбы — ведь, собственно, я сама призывала ее соблазнить моего мужа, чтобы спасти «этого мальчишку». Впрочем, мы обе отлично понимали, как много «этот мальчишка» для нас значит.

— Я честно выполнила свою часть сделки, когда летом он пообещал мне, что мой муж будет в полной безопасности, — сказала Кэтрин Хантли. — Он даже сказал, что если мой муж будет вести себя тихо, то позднее его, возможно, даже выпустят на свободу. Взамен мне пришлось уступить его милости. Я дала ему то, чего он добивался. И у меня больше ничего не осталось, чтобы заключить с ним новую сделку.

Я откинула голову назад и на минутку закрыла глаза. Я чувствовала себя неимоверно усталой. Да, я безумно устала и от этих королей, и от тех бесчестных сделок, которые они заключают, и от женщин, которые вынуждены заключать с ними эти сделки и искать все новые способы умилостивить и ублажить своих властелинов.