Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Грегори Филиппа

— Вы хотите сказать, что утратили свое влияние на короля? — спросила я.

Она кивнула, глядя мне прямо в глаза и признавая свой позор.

— Мне больше нечем его соблазнить, — честно призналась она; затем немного помолчала и вдруг стала извиняться передо мной: — Простите меня! Но этим летом я готова была сделать все, что угодно, когда мне сказали, что мой муж в тюрьме и его избивают. Мне нечего было предложить королю, кроме себя самой.

Я вздохнула.

— Хорошо, я поговорю с ним, — пообещала я. — Только ведь и мне тоже больше нечего ему предложить.

* * *

Я

послала своего дворецкого испросить аудиенции у короля, и вскоре меня провели в его личные покои. Моя свекровь, разумеется, как всегда, стояла за спинкой его высокого кресла и даже не пошевелилась, когда я вошла. Слуга подал мне стул, и я села за стол лицом к Генриху, но по другую сторону темной полированной столешницы, а его мать продолжала стоять у него за спиной, точно часовой, охранявший его ото всего мира.

— Мы знаем, зачем ты пришла, — бросила она мне. — Но сделать ничего нельзя.

Я, не обращая на нее внимания, посмотрела на своего мужа и мягко сказала:

— Милорд, я пришла не молить о помиловании этих молодых людей. Я пришла из опасения, что вы вовлекаете нас в беду.

Генрих тут же насторожился. Этому человеку всюду и всегда мерещилась грозящая опасность.

— Мы и так уже попали в беду! — воскликнул он. — Опасность будет грозить нам каждый день, пока жив этот мальчишка.

— Я имела в виду совсем иную опасность, Генрих. Такую, о которой тебе неизвестно.

— И ты, значит, пришла, чтобы предупредить нас? — с презрением спросила леди Маргарет.

— Да, именно так.

Генрих впервые посмотрел прямо на меня.

— С тобой кто-то говорил? Кто-то пытался переманить тебя на свою сторону?

— Конечно же, нет! Все прекрасно знают, что я душой и телом предана тебе. — Я бросила взгляд на суровое, даже жестокое лицо моей свекрови. — По-моему, никто из придворных не сомневается в моей верности тебе; в этом сомневаетесь только вы двое.

— Ну, так в чем же дело? Да говори же!

Я вздохнула и начала:

— Много лет назад, когда мы с матерью и сестрами находились в убежище, к нам пришел Ричард и сообщил, что мои братья-принцы пропали. Просто исчезли. И мы с матерью поклялись страшной клятвой отомстить тому, кто их убил…

— Так сам Ричард это и сделал! — уверенным тоном прервала меня миледи.

Рука Генриха чуть дернулась — казалось, он хочет прикрыть матери рот.

— Ну, конечно же, сам Ричард и велел их убить! — повторила она, словно от повторений ее слова могли стать правдой.

Не удостоив вниманием это заявление, я продолжила:

— Мы с матерью поклялись: пусть тот, кто их забрал или убил — кто бы это ни был! — непременно увидит смерть собственного сына. Причем не только его сын умрет в юном возрасте, но и его внук, а род его завершится рождением девочки, которая тоже не сможет родить наследника.

— Сын Ричарда умер, едва успев получить титул принца Уэльского, — тут же напомнила моя свекровь, глядя на молчавшего Генриха. — Разве это не доказательство?

Генрих вдруг встрепенулся, посмотрел на нее и спросил:

— Ты знала об этом проклятии?

Она моргнула — в точности как старая рептилия, подумала я и поняла: Джон Мортон рассказал

ей о моей исповеди сразу же, едва успев помолиться Богу!

— И тебе не пришло в голову предупредить меня об этом? — снова спросил Генрих, в упор глядя на мать.

— О чем предупредить? — пожала она плечами, ибо ни он, ни она не смогли бы ответить на этот вопрос. — Мы в любом случае не имеем никакого отношения к гибели мальчиков. Совершенно очевидно, что по приказу Ричарда их убили прямо там, в Тауэре, — спокойно продолжала миледи. — А может быть, постарался Генри Стаффорд, герцог Букингемский. Роду Ричарда уже пришел конец, да и молодой герцог крепостью здоровья не отличается. Если это проклятие действительно имеет какую-то силу, оно, естественно, падет на Стаффорда.

Теперь Генрих обратил свой суровый взгляд на меня.

— Итак, о чем же ты хотела предупредить нас? — спросил он. — В чем заключается якобы грозящая нам опасность? Какое мы вообще имеем к этому отношение?

Я соскользнула на пол и опустилась перед ним на колени, словно призывая его судить меня, виноватую.

— «Этот мальчишка», — сказала я, — утверждает, что он — принц Ричард Йоркский… Боюсь, что если мы предадим его смерти, то проклятие может… пасть на нас самих!

— Только в том случае, если он действительно принц, — разумно возразил Генрих. — Или ты все-таки его узнала? Неужели ты только сейчас осмелилась явиться сюда и сообщить, что узнала его? После всего, что нам довелось пережить? Ведь ты все это время утверждала, что ничего не знаешь о судьбе брата, а этот человек тебе неизвестен!

Я покачала головой, склонилась еще ниже и почти прошептала:

— Нет, я его не узнаю. И никогда не узнавала. Но я хочу, чтобы мы проявили осторожность. Нам необходимо проявить осторожность ради наших детей! Муж мой, господин мой, неужели ты не понимаешь? Ведь мы можем потерять нашего любимого сына, который еще и взрослым стать не успел! Наш род может иссякнуть, завершившись девственницей, у которой уже не будет наследников. Все, что ты уже успел сделать, все, что нам пришлось вытерпеть, окажется бессмысленным, если наш род закончится королевой-девственницей, лишенной мужа и детей, если он закончится… ничем!

* * *

В ту ночь Генрих совсем не спал — он не ложился ни в мою постель, ни в свою собственную. После нашего разговора он отправился в часовню, и там они оба, он и миледи, долго молились на ступенях алтаря, преклонив колена и закрыв руками лицо, но никто не знал, о чем они молят Бога. Это была тайна, известная лишь Господу да им двоим.

Я знала, что они молятся в часовне, потому что и сама молилась там, но на галерее, а рядом со мной молилась леди Кэтрин. Обе мы просили Господа вразумить короля, дабы он проявил милосердие и простил «этого мальчишку», а потом выпустил его и Тедди на свободу; тогда бы правление Генриха Тюдора, начавшееся с крови и пота, продолжалось в мире и спокойствии, а чересчур затянувшаяся «война кузенов» закончилась бы примирением, не перекидываясь на следующие поколения. Мы просили Господа вразумить Тюдоров, спасти их род, которому иначе в течение трех ближайших поколений могло грозить полное вымирание.