Первая жена
Шрифт:
Из всей его речи Поля вычленила только два слова: «Красная жопа».
Как это так?
Она испугалась еще больше и сжалась в комочек. Что если вправду побьют?
— Че шугливая такая? Ты же Лисьева, должна быть смелая… Че тебе не так?
Поле много чего было не так. Хотелось переодеть запачканное платье. Сандалии натерли ножку, а никто не залепил ранку пластырем. Хотелось какао и сырников, поиграть с Никой, покачаться на качелях. Но она решилась высказать единственную просьбу, которая по-настоящему была для нее важна:
—
— Ха, — недовольно улыбнулся дядька. — Мамка тебя еще должна заслужить…
Как ни силилась, Поля так и не поняла, что это значило.
Майя
Я в тридцатый раз обхожу комнату, в которой меня закрыли. Раз за разом изучаю ее взглядом, провожу рукой по шероховатым стенам, обклеенным подранными обоями.
Дом старый, хоть и большой. Комната в последний раз неизвестно когда ремонтировалась. Здесь затертый паркет, который то и дело скрипит под ногами, пожелтевшее от времени пластиковое окно, старая щербатая люстра.
Мебели нет. Никакой.
Толстая, деревянная дверь заперта.
Как же жаль, что я не умею вскрывать замки шпильками. А даже если бы умела, у меня нет их в волосах.
Можно попытаться разбить окно и выбраться наружу. Но, во-первых, мне нечем, разве что собственным локтем, во-вторых, это второй этаж. Даже если спрыгну, вряд ли куда-то убегу, потому что наверняка себе что-нибудь сломаю, шмякнувшись об землю.
И никакого оружия тут тоже нет.
Ничего, что могло бы хоть косвенно им послужить.
Лишь старый, грязный матрац, которым я побрезговала.
Я даже сидеть на нем не хочу, не то что спать.
Впрочем, я и так вряд ли смогла бы уснуть после всего…
Мне не дали даже увидеть Полю. После того, как вынесли из квартиры, нас распихали по разным машинам и увезли. Я несколько раз теряла сознание, и не могу даже примерно сказать, где мы и как далеко от дома.
Я здесь уже сутки и скоро сойду с ума.
Устав от хождения, устраиваюсь в углу. Плюю на то, что пол покрыт слоем пыли и сажусь прямо на него. Одежду не жалко, мой голубой костюмчик и без того безнадежно испачкан. Да и для кого хранить чистоту? Для Лисьева, что ли? Ну нет.
Я прижимаю колени к груди, сжимаюсь в комочек, так и остаюсь.
За часы ожидания успеваю подумать о многом. И пожалеть тоже о многом…
Бесконечно вспоминаю, как этот урод напал на Артема сзади, как мой любимый человек упал на пол без сознания. Как подкошенный упал! И каждый раз мне это воспоминание как иголка под ноготь. Также невыносимо больно.
Что ж я за дура была все это время…
Сколько дней потратила зря.
А сколько лет!
Я ведь все это время могла быть с ним вместе. Каждый день его целовать, обнимать, смотреть на него. Быть ему женой… Если бы тогда урезонила гордость, если бы потом проявила больше терпения, понимания.
Он ведь все это время меня любил! А я и подавно.
А теперь Артем лежит на полу в моей квартире и не факт, что живой.
У меня сердце в клочья от того, что с ним сделали.
Я готова растерзать Лисьева ногтями и зубами лишь за то, что посмел напасть на моего любимого человека.
Гори в аду, Лисьев! Подыхай в огне!
Но даже больше, чем мысли об Артеме, меня гнетет вопрос – что там с Ничкой? Девочка моя ненаглядная. Я провела с ней так мало времени! Я и близко ею не налюбовалась, не наобнималась с ней. Как же она будет без меня? Как бы мне так извернуться, чтобы сбежать отсюда к ней? И Полю забрать…
Поля – еще одна незаживающая рана в моей груди.
Она ведь стопроцентно дико испугана, плачет, а меня нет рядом. Она же с рождения со мной, мы раньше ни на день не расставались. Я нужна ей!
Что же за папаша этот Лисьев, раз этого не понимает? Неужели ему не жалко собственное дите? Она-то что плохого ему сделала?
По ходу дела люди для него – расходный материал.
Самое жуткое в этой ситуации то, что мне никак отсюда не сбежать. Никак не помочь любимым людям.
Я в ловушке и не знаю, что делать.
За окном темнеет, появляется ясная луна.
Вот и прошел день.
Наверное, можно включить свет. Но я не делаю этого. Зачем мне тут яркое освещение? Любоваться на жуткую комнату? Вот уж обойдусь. А думать можно и в темноте. Думать, жалеть о прошлом, вариться в кипятке неизвестности и страхов.
Я вздрагиваю, услышав шаги в коридоре.
Это не первый раз, когда кто-то там ходит.
Но все же меня пробирает холодной дрожью, когда раздается звук отпираемого замка.
В комнате вспыхивает свет.
Я щурюсь, не привыкшая к яркости.
В комнату проходит Лисьев. Он одет в черную футболку и джинсы, гладко выбрит, наглажен. Собрался будто на свидание.
Надо же, какой предусмотрительный, даже захватил с собой стул.
Впрочем, не для меня.
Он ставит стул возле угла, в котором я сижу, садится и с усмешкой на меня поглядывает.
Я его забавляю… Я для него как диковинная игрушка, с которой ему не терпится поиграть.
– Хочешь в душ? – спрашивает он с мерзкой улыбкой.
– Поесть? Или свежую постель?
Я молчу, не выражаю никаких просьб, ибо мне кристально ясно, что они не бесплатные.
– Или думаешь, как меня ушатать и сбежать? – хмыкает он.
Как в воду глядит. Именно об этом я и думаю – с каким удовольствием вцепилась бы в его глотку и душила, пока не сдох. Вот такая я кровожадная.
– Только рыпнись, - предупреждает он.
– И я покажу тебе небо в алмазах, одним синяком не отделаешься…
Я невольно трогаю левый висок. У меня не было возможности взглянуть на себя в зеркало, но я уверена, что синяк есть и не маленький. Голова до сих пор побаливает, а место удара очень чувствительное.