Первое дело Аполлинарии Авиловой
Шрифт:
Спасибо тебе.
Твоя Полина.
Мария Игнатьевна Рамзина — графу Кобринскому, Петербург.
Почтенный друг мой, Викентий Григорьевич, получила намедни твое письмо. Спешу ответить сразу же, после будет недосуг, так как все мысли мои заняты тем скандалом, в котором боком оказалась замешанной и наша фамилия.
Ты наверняка уже знаешь о смерти статского советника Ефиманова. Слухами мир полнится, а почта в Петербург и того быстрее доходит.
Не буду докучать сплетнями, расскажу лишь о том, что видела своими глазами.
Третьего дня, в сочельник, поехала с визитами к графине Лужиной, к Сонечке Зарубиной и по пути заглянула к племяннику, Лазарю Петровичу, чьей дочерью ты весьма интересуешься. Вся семья была в сборе. Лазарь, его воспитанница Губина и Полина сидели вокруг стола. При моем появлении все встали, племянник подошел ко мне и проводил к месту рядом с собой.
— Рады видеть вас, тетушка, — Рамзин поцеловал мне руку. — В добром ли вы здравии, как ваша спина?
— Спасибо, милый, — ответила ему, усаживаясь. Все же спина у меня так и ломит, особенно после тряски в карете. И когда наш губернатор всерьез озаботится дорогами?
Полина с воспитанницей молчали.
Только я собралась высказать им все, что думаю о происшествии, как Полина сказала:
— Тетушка Марья Игнатьевна, мы с отцом решили забрать Настю из института. Не место ей там.
— Да что ты говоришь, Аполлинария? — я была возмущена. Сколько трудов стоило моему племяннику пристроить сироту, да и я руку приложила, нажала кое на кого, и теперь все прахом пойдет! — Как это забрать?
— Не учат там ничему хорошему, — ответила она. — Лучше найму Насте учителей, пусть дома обучают ее математике и географии.
Разорение какое — частных учителей нанимать! Откуда деньги? На наследство мое рассчитывает! Я, Викентий Григорьевич, хоть и не родная тетка Полине, но люблю ее, как свою дочь — не дал мне Господь своих детей. А она этим и пользуется.
— Ты, милостивая государыня, большой афронт мне нанесла, — сказала я ей. — Как так учиться дома? Со студентами? А потом экстерном экзамены держать? За что тогда деньги плачены? Шестьсот червонцев!
— Тетушка, — вмешался Лазарь Петрович. — Настенька пережила ужасную трагедию. Ей будет тяжело возвращаться после рождественских каникул в институт.
Хотела я возразить, да тут как раз появилась горничная и сообщила, что пришли из полиции.
— Проси, — коротко бросил ей Рамзин и поднялся навстречу гостю.
Им оказался полицейский чин, отрекомендовавшийся Кроликовым. Росту небольшого, полноват, с залысинами. Беспрестанно теребил обвисшие усы.
Племянник моего мужа всегда отличался непомерной демократичностью. Он тут же пригласил Кроликова за стол. Перед агентом поставили прибор и тот, не чинясь, взялся за куриную ногу.
— Что нового в расследовании? —
— Идет своим ходом, — ответил агент, занят более едой, а не беседой, — мы арестовали подозреваемую.
— Как? — воскликнула я. — Уже?
— Наша полиция, сударыня, всегда стоит на страже подданных его императорского величества, — торжественность его слов была несколько испорчена тем, что Кроликов продолжал обгладывать ногу с такой жадностью, словно его сроду не кормили.
— И кто же убийца? — в один голос спросили мы с Полиной.
— Подозреваемая, — с нажимом произнес Кроликов это слово, — мадемуазель Егорова, пепиньерка N-ского института.
— Нет, нет! — закричала вдруг Анастасия и громко навзрыд расплакалась.
Рамзин позвонил в колокольчик, и горничная увела плачущую девушку. Очень хорошо. Негоже ей присутствовать среди взрослых бесед. Не спорю, ей досталось, но кто знает, что явилось истинной первопричиной этой трагедии?
Когда все немного успокоились и за столом воцарилась тишина, Рамзин спросил агента:
— Господин Кроликов, почему задержана мадемуазель Егорова?
— Она сама призналась, что убила его превосходительство, — тут он покосился в мою сторону.
— Каким образом? Чем и когда?
— Простите, господин Рамзин, — твердо ответил Кроликов, — но вы не являетесь адвокатом мадемуазель Егоровой, и поэтому я не буду отвечать на ваши вопросы. Я пришел сюда по приглашению госпожи Авиловой…
Полина посмотрела на отца и произнесла:
— Папа, я хочу, чтобы ты стал адвокатом мадемуазель Егоровой. Она ни в чем не виновата, я уверена. Это оговор и трагическое недоразумение!
— Но, Полина, — возразил ей отец, — мадемуазель Егорова не просила меня стать ее адвокатом. Может быть, у нее уже есть адвокат?
— Нет, уважаемый Лазарь Петрович, — Кроликов покачал головой, — у нее нет адвоката.
— Откуда у нее может быть адвокат, папа? Она бедна, как церковная мышь!
Нет, поистине моя внучатая племянница так и не научилась хорошим манерам.
— Однако, господа, давайте перейдем к делу, — полицейский взял в руки бразды правления. — Вы, госпожа Авилова, пригласили меня для того, чтобы…
— Рассказать вам о вопиющем и недостойном поведении статского советника Ефиманова, — договорила за него Полина.
— Очень интересно, мадам, весьма интересно, — с удивлением воззрился на нее Кроликов. — И что вам известно?
Далее, Викентий Григорьевич, я услышала то, во что мой разум отказывается верить, а подагрические пальцы описывать пером. Полина поведала нам о том, что попечитель, этот благородный и уважаемый в свете человек, известный не только у нас, в N-ске, но и в Петербурге, соблазнял Губину, воспитанницу, принятую в дом из жалости и по сердоболию мужниного племянника! Ей бы тише воды, ниже травы быть, а она вот что удумала, такого человека в грязных помыслах обвинять!