Первое дело Карозиных
Шрифт:
– Ладно, тетушка, пора мне и честь знать, да и Никита мог уже вернуться. Он же опять невесть что думать начнет, когда меня не застанет. Решит, поди, что я тайком за ними следом отправилась.
Катерина Дмитриевна отправилась восвояси. Мужа она дома не обнаружила и разволновалась. Однако, прислушавшись к своему мудрому сердцу, сумела успокоиться и улеглась спать. Никита Сергеевич вместе с принцем вернулся поутру. Мужчины выглядели не самым лучшим образом, едва держались на ногах от усталости, но сияли, страшно довольные друг другом.
– Никитушка, не томи… – вот и все, что смогла
– Виктория! – воскликнул профессор, выходя из коляски. Улыбающийся Амит подтвердил его слова кивком головы. – Я сейчас буду есть, мыться и спать. Господин Рамачандра, полагаю, займется тем же самым у себя в номере, куда незамедлительно отправится. И только потом мы снова встретимся и все тебе расскажем.
ГЛАВА 18
До вечера, пока профессор исполнял свою незамысловатую программу, твердо избегая вопросов жены, Катенька окончательно извелась от любопытства. Шуточное ли дело, дойти самой почти до победного конца, а потом отойти в сторону и не узнать самого интересного! От мучений молодую женщину избавил принц. Он приехал к вечеру и выглядел теперь сообразно своему положению, нисколько не походя на того бродягу, которым казался утром. В рук он держал небольшой саквояж из потертой кожи.
Наконец все расположились за накрытым столом, и Никита Сергеевич заговорил.
Лошадка довольно скоро бежала по проселочной дороге, не испытывая никаких неудобств от того, что дорога эта являла собой совершенно классический набор рытвин и ухабов, чего нельзя было сказать о пассажирах не мудрящего экипажа, в просторечье именуемого телегой. Уже через полчаса Никита Сергеевич, ощущавший собственным телом каждую кочку, готов было весь оставшийся путь проделать пешком. От этого шага его удерживало только то, что принц переносил все неудобства не жалуясь, с совершенно стоическим выражением лица.
– Господин профессор, как мы с вами будем действовать, когда приедем?
– Да все так же, – ответил Карозин, едва не прикусив себе язык на очередном ухабе. – Скажемся, что ищем Любчинскую, чтобы передать ей послание от управителя. Потом, думаю, имеет смысл вам попытаться переговорить с ней, а коли ничего из этого не получится, тогда придется мне обратиться к уряднику.
– А что вы думаете по поводу этого самого поручика Давыдова?
– Вот он-то пока остается для меня самой большой загадкой. Никак я не могу взять в толк, что же все-таки произошло у него с Любчинской? С чего он бросил свою невесту и уехал с актрисой? Не понимаю.
– Вам не кажется, что господин этот после рассказа вашей супруги поддался жадности?
– Все может быть, сударь, – вздохнул Никита Сергеевич. – Хоть он и произвел на меня самое благоприятное впечатление, однако низкие страсти легко берут верх над человеческим сердцем, и история знает множество тому примеров. Когда я теперь вспоминаю об этом молодом человеке, то очень мне не нравится его пистолет.
– Вы правы, дело может осложниться.
– Давайте-ка мы с вами не будем доезжать на этой… м… повозке до постоялого двора, а отпустим мужика домой. Вдруг кучер Любчинской его увидит, узнает да и доложит хозяйке, что
– Полностью с вами согласен. Нет необходимости обнаруживать себя раньше времени. особенно учитывая пистолет поручика.
Через несколько часов господа подъехали к довольно красивой и богатой деревне. Любимово отличалось от Дубова не только своими размерами, но и наличием добротной каменной церкви, а так же чистотой, редкой вообще для российских деревень. Тамошний помещик, побывавший в молодости в Голландии, требовал от своих крестьян содержать улицы в порядке со всей строгостью. Мужики поначалу роптали на эдакую барскую блажь, но смирились, а затем привыкли.
К постоялому двору господа подошли, по возможности приведя себя в порядок и придав лицам начальственную важность. Размещался он в добротном двухэтажном деревянном здании с затейливой вывеской.
– Человек, – обратился Никита Сергеевич к подбежавшему навстречу гостям половому. – Не подскажешь ли нам, где остановилась госпожа Любчинская. Мы тут проездом и к ней с поручением от ее управителя.
– Барыня разместились здесь, – поклонился половой. – Извольте пройти вон туда. Затем поднимитесь по лестнице и окажетесь прямо перед дверью ее комнаты.
Далее события развивались со стремительной быстротой. Поднимаясь по лестнице, господа услышали выстрел, женский вскрик и звон разбитого стекла. Оставшуюся часть пути они проделали бегом, но все-таки опоздали. Ворвавшись в комнату, профессор и принц увидали лежащую на полу Любчинскую, прижимающую руку к груди. Под пальцами женщины расплывалось кровавое пятно. Возле окна валялся пистолет.
Амит кинулся к актрисе, а Карозин метнулся прочь, крича:
– Доктора, позовите доктора! Ее ранили!
Поднялась страшная суматоха, никто и не подумал вызвать урядника, что дало поручику возможность беспрепятственно ускользнуть.
Амит перенес раненную Любчинскую на кровать. Она слабо стонала от боли. Через несколько минут в комнату вернулся Карозин с доктором.
Тот осмотрел актрису и покачал головой.
– Надобно ее в больницу, господа. Боюсь, что иначе барыня не выживет. Я пока остановлю кровь и перевяжу ее, но надо будет еще пулю извлечь, а здесь это не возможно.
Потом он оказал актрисе первую помощь, а затем профессор и Амит на руках вынесли Любчинскую из гостиницы и уложили в коляску подъехавшего-таки урядника. Врач повез женщину в местную больничку, оставив господ объясняться с полицией.
Урядник и Карозин представились друг другу, а затем Никита Сергеевич кратко описал все то, чему был свидетелем, посоветовав уряднику отрядить людей на поиски поручика, чьи приметы он так же сообщил. Урядник отбыл заниматься своими обязанностями, а Карозин вместе с Амитом направились в больницу, чтобы узнать о состоянии Любчинской. Им пришлось довольно долго ждать, пока доктор оперировал актрису.
– Как она? – обратился профессор к доктору, когда тот вышел из операционной. Никита Сергеевич был потрясен случившимся. Хотя он давно решил для себя, что актриса не заслуживает снисхождения за свои преступления, тем не менее испытывал сострадание к раненой женщине. Что же говорить о принце, который все еще любил ее?