Первое дерево
Шрифт:
И то, что она не могла разглядеть этого при помощи видения (вокруг младенца словно стоял защитный экран), только усугубляло самые худшие опасения. Если она прикроет глаза, то присутствие кемпера будет ощущать по-прежнему, а вот ребёнка — нет, словно она была способна видеть лишь глазами его внешнюю оболочку. А может, он просто что-то вроде галлюцинации?
Линден не сумела скрыть своего удивления, и это не ускользнуло от внимания кемпера. На секунду он задумался, прикинул что-то в уме и тут же расплылся в умилительной улыбке:
— Это мой сыночек. Я не расстаюсь
— Прошу простить меня, — ответила Линден, изо всех сил пытаясь подражать учтивости Хоннинскрю. — Я никоим образом не хотела затронуть твои чувства.
Этот ребёнок перепугал её до смерти. Но если она покажет кемперу, что видит его ложь, то его отношение к ней может кардинально измениться, и тогда неизвестно, чего от него ждать.
— О, не беспокойся об этом, — с вежливой снисходительностью отозвался он. — Как может задеть отца интерес к его дитяти? — И он резко переменил тему, обернувшись к Великанам: — Друзья мои, с тех пор как вы оказали помощь бхратхайрам, много воды утекло. Но я не сомневаюсь, что вы по-прежнему остались морскими бродягами, искателями приключений и немало с тех пор узнали и повидали. Я таю надежду, что вы одарите меня хотя бы несколькими из тех сказаний, которыми столь славны Великаны. Но, к сожалению, не сейчас (хоть я и сгораю от нетерпения), а когда я смогу выкроить свободный от моих обязанностей часок. — Он поднял длинный костлявый палец, и в ту же секунду по сокровищнице разнёсся звук гонга. — А сейчас нас с вами приглашают в тронный зал. Раер Крист проводит вас.
И, не попрощавшись, он резко развернулся и выскользнул из комнаты, унося на спине своё кошмарное дитя.
Линден почувствовала несказанное облегчение. И тут же ей пришло в голову, что Касрейн так и не позволил им задать ему ни одного вопроса. И сам не задал вопроса о состоянии Ковенанта. Разве он не настолько любопытен?.. А может, он уже знал ответ?
Раер Крист пригласил гостей следовать за собой, но Хоннинскрю остановил его:
— Минутку, кайтиффин. — По нему было видно, что и он разделяет опасения Линден в отношении кемпера. — С твоего позволения, я хочу получить ответ на один вопрос. Я заранее прошу прощения, если скажу что-то не так, но мне всё же кажется, что кемпер гаддхи уже слишком стар, чтобы иметь детей. Или я ошибаюсь?
Кайтиффин окаменел. Но в следующую секунду выражение его лица резко изменилось: исчезла дипломатическая сдержанность — перед ними стоял суровый воин.
— Великан, — ледяным тоном произнёс он, — во всей Бхратхайрайнии ты не найдёшь ни одного человека — будь то стражи, будь то дворня, двор или низшее сословие — ни одного, кто станет обсуждать с тобой сына нашего кемпера. — И, развернувшись на каблуках, он, не оглядываясь, быстро вышел из комнаты, словно был уверен в том, что все последуют за ним.
Хоннинскрю, словно советуясь, посмотрел на Линден, а затем на Первую. Но Избранная смогла лишь пожать плечами.
— Ладно, пошли к этому гаддхи, — мрачно сказала Первая. — Тем более что у меня уже сердце разрывается при виде стольких великолепных
Хоннинскрю нелегко давалась роль учтивого вельможи, что выражалось в насупленных бровях и ссутулившихся плечах, но он коротко вздохнул и повёл Поиск вслед за Раером Кристом.
Они догнали кайтиффина в конце следующей галереи. Учтивость уже вернулась к нему, однако он так и не извинился за свою вспышку. Напротив, он даже осмелился подгонять гостей.
Звон гонга, по-видимому, созывал в тронный зал весь двор, и теперь галереи заполнились придворными, спешащими в одном и том же направлении. Шуршали шелка, сверкали драгоценности, мелькали очаровательные личики; но все были сосредоточены и молчали, словно внутренне готовились к тому, что ожидало их наверху.
Ошеломлённая увиденным, Линден послушно шла за остальными, совершенно не ориентируясь в лабиринте сокровищницы. Но вот они оказались в довольно большом зале, очевидно, в центре яруса. Со всех сторон, из всех дверей в зал вливались придворные, и людской поток уносило куда-то наверх по спиральной лестнице, находящейся в центре.
Теперь, очутившись в густой толпе придворных, Линден окончательно убедилась в том, что за их учтивыми манерами прячется панический страх. Очевидно, большой королевский приём у гаддхи пугал их не меньше, чем наших путешественников. Но понять причину их страха Линден так и не удалось.
Её поднесло к лестнице, и она стала подниматься, чувствуя, что от голода и переживаний ноги еле повинуются ей. Она уже не могла полагаться на своё тело. Но, оперевшись на руку Кайла, получила настолько мощный заряд энергии, что, уже не отставая, стала подниматься вслед за Раером Кристом и Великанами.
Оказавшись в Величии — тронном зале гаддхи, — она мгновенно забыла про свою усталость.
Зал был настолько велик, что, очевидно, занимал все пространство четвёртого яруса. Потолок и стены не были освещены и терялись в сумраке. Хастины, замершие на страже на расстоянии двух шагов друг от друга, казались изваяниями на фоне демонов и химер, высеченных на стенах, которые, в свою очередь, благодаря игре теней казались живыми: они кривлялись, извивались и гримасничали в пляске боли и ярости.
Пол был вымощен каменными плитами в форме круга, но пространство между ними не было заполнено: оно зияло чернотой, словно зал висел над пропастью. Любой неверный шаг грозил вывихом, если не переломом. Это и полумрак в этой части зала заставило Поиск двигаться очень осторожно, пока они не вышли на более освещённое место.
Центр зала был декорирован так, чтобы вызывать почтительный трепет и страх. Все источники света: окна в потолке, масляные светильники с ослепительно отполированными рефлекторами, высоченные канделябры — были ориентированы так, чтобы освещать только Благодать — трон гаддхи. А сам трон был настолько великолепен, насколько вообще в человеческих силах было создать столь драгоценное и пышное произведение искусства. Начинаясь каскадом лестниц на постаменте, он гладкой стелой устремлялся к потолку, словно воздетая рука, переливавшаяся драгоценными камнями и металлами, а спинка, возвышающаяся над сиденьем, находившемся как бы в ладони, была украшена ослепительно сверкавшей эмблемой в виде концентрических кругов.