Первое открытие [К океану] (др. изд.)
Шрифт:
Халезов мог бы добавить, что это дерзость, нахальство.
— Чем и восстановил всех против себя! Сам дал судну название в честь озера, на котором служил его учитель Лутковский и штурман Козмин. Вдруг стал просить переделать проект. Ссорился на складах. Он всюду ссорится. И выхлопотал деньги, на какие мы команду угощаем пуншем и глинтвейном. Деньги, каких до него никто еще не получал… И теперь, если он встретит американцев, что он будет делать? Советов он не слушает… Вдруг уже начатое постройкой судно решил переделать! Это мне Петр Васильевич говорил. Ведь это какой расход
— Я думаю, что если мы встретим японских или китайских командующих и предъявим им ультиматум, ссылаясь на то, что здесь были русские области и стояли города и крепости, то им несдобровать… И у него замашки каптэйна… Лично я готов, хотя отчетливо сознаю, что возможны, конечно, столкновения. Да, капитан не уступит ни пяди.
— В чем он уверен, его невозможно разубедить.
Пришел Казакевич.
— Он все изучил и знает столько, сколько никто в наше время, — настаивал Гейсмар. — Он знает все.
— Это вам кажется, барон, — сказал Халезов.
Халезов помнил, как Куприянов кричал на племянника: «Как ты будешь груз распределять, садовая голова!»
— Наша деятельность здесь может быть ничем не ограничена, как и деятельность Михаила Петровича Лазарева, — говорил Грот, — это мысль его высочества — превратить Тихий океан в школу флота. Лазарев служит примером.
— Пока Лазарев завоевывает Черное море и Кавказ, немцы в это время завоевывают Петербург и занимают у нас все лучшие должности, — сдерживаясь, заметил Казакевич, у которого спросонья была потребность высказаться со всей силой темперамента, как-то отряхнуться от разных неприятных ощущений.
Грот и барон Гейсмар смолчали. Казакевич сказал, как будто это само собой разумелось.
Грот знал, с какой симпатией относились к Невельскому иностранные адмиралы. И это сильно подействовало на офицеров. Особенно в Рио и в Чили, где американцы и англичане с ним были особенно хороши. Капитан умеет держаться, знает меру. Видно, что бывал с его высочеством на приемах, даже на королевских. Он много видел. Строй гвардейцев в красных мундирах и медвежьих шапках, фанфары, церемониймейстеров, придворных, королевские обеды и адмиральские. Гейсмар бывал там тоже. Но гораздо реже. Визиты Геннадий Иванович делает с блеском. Держится с достоинством и почтительно. А потом начинается общий хохот после его рассказов. Особенно довольны адмиралы, и как-то с ним запросто все прощаются. Он вовремя встанет и простится, светская выдержка. Отличная школа — линейный корабль «Аврора».
— Между прочим, капитан живо проглотил «Парижские тайны»…
…Так коротали вахту. Иногда бывают очень любопытные беседы. В этом, пожалуй, большая прелесть морской жизни. А судно идет вперед, и время идет, а на душе какое-то неподвижное и непрерывное наслаждение от сознания всего этого. И вдруг какой-то порыв, опасность, аврал. Силы есть всегда у моряка в запасе.
Казакевич свое замечание про немцев высказал
Но барон Гейсмар, кажется, надулся. Он кичится заслугами своего рода. Его папаша подавлял польское восстание в тридцатом году. У Гейсмаров хранится пожалованная генералу сабля с золотым эфесом, осыпанная бриллиантами, — подарок государя.
У капитана тоже имеется оружие — награда — золотой кортик… Но он, скорее, сам подымает восстания всюду, куда ни попадет, как на складах. Интендантов разгромил, устроил род революции.
Ранним утром вдали показалось парусное судно. Оно шло навстречу «Байкалу».
— Американский китобой, Геннадий Иванович, — сказал старший офицер, рассмотрев в трубу корабль.
Невельской прошелся по юту, остановился около Казакевича и, взяв его за пуговицу и глядя в море, сказал:
— Давайте остановим его. Прикажите пушки зарядить!
Китобой приблизился. Флаги взвились на мачте «Байкала».
Из орудий правого борта «Байкал» дал два предупредительных выстрела. Судно продолжало идти.
— Прикажи, Петр Васильевич, зарядить ядром да еще раз его!
Когда снова загрохотало орудие и ядро пролетело у самого носа китобоя, на судне засуетились. Корабль лег в дрейф. Невельской приказал шкиперу явиться на «Байкал».
На шлюпке пришел высокий американец в красной шерстяной рубахе. В таких же рубахах гребцы.
— Почему вы не исполняете приказание? Петр Васильевич, осмотрите судно…
Казакевич с вооруженными матросами и с алеутом отправился на баркасе к китобою. Шкипер остался на «Байкале». Невельской разговаривал с ним в каюте.
— Скажите, пожалуйста, били китов? Что еще? Подходили к побережью?
Ухтомский переводил. Тут же Грот и Гревенс. Американец забеспокоился. Все это выглядело как допрос.
Американец пытался оправдываться. Он отвечал нехотя.
— Если вы действуете законно, почему же стремились уйти от военного судна в русских водах?..
Вскоре возвратился Казакевич.
— На судне шесть пушек кроме гарпунных, — доложил он, — и много оружия, в том числе абордажные пики. Тюки с мехами. Есть шкуры морских котов. В кубрике матросы играют в карты на женские серебряные украшения азиатской работы, но самих женщин нет нигде. В трюмах бочки с китовым жиром, пудов пятьсот моржового зуба.
— Сосчитали, сколько бочек?
— Так точно. Сорок.
— Ваше судно вооружено как пиратское. И моржовый зуб. Вы занимались на Чукотском носу запрещенной торговлей.
— Нет, мы искали там Франклина.
Ухтомский написал протокол.
— Извольте подписать, — сказал капитан американцу. — По закону я должен задержать вас и доставить в Охотск. Протокол перешлем через посольство в Вашингтон.
Американец нехотя подписал протокол.
— Предупредите всех своих товарищей, — отпуская американца, сказал Невельской, — что Россия присылает крейсера в Охотское море и что мы будем задерживать в этих водах все суда, без позволения занимающиеся у наших берегов какими-либо промыслами.