Первое открытие [К океану] (др. изд.)
Шрифт:
— Че шибко рассказывать! — не меняя выражения лица, небрежно отозвался маленький казак. — Азия и Азия!
— Ну, как тебе башку срубить хотели?
— У них кого казнить — пьяным напоят. Каждый день палач их — тифунган, двадцать — тридцать голов рубит. Сашка [86] у него шире ладони. Если грёза [87] большая, то сразу не отсечет, а допилит. А тот без головы еще
86
То есть шашка.
87
Вина.
— Паря, а про похороны еще, — попросил Алексей.
— А на похоронах у них плакальщики, — серьезно, как заученный урок, ответил Маркешка, — идет плачет, а посмотришь — слез нет. Покойник, говорят, зиму стоит, а в марте хоронят.
— А мы ведь думали, что тебя казнили! Так нам сказали!
— Эй, Коняев, чью же вы голову за Маркешкину приняли? — спросил атаман.
— Да не знаю, чья была голова, — ответил рыжий и курносый казак, ходивший вместе с Маркешкой на Амур.
— Маленькая такая голова, лица хорошенько не разберешь, — заговорил Михайла Бердышов (он тоже был в походе и после исчезновения Маркешки ходил на маньчжурский караул смотреть на казнь), — со лба лоскут был содран… Ну мы поглядели, перекрестили его, да и подались своей дорогой. Спросили у людей: «Русского казнили?» «Русского», — говорят. Ну мы и пошли.
Маркешка всхлипнул, вытер глаза рукавом. Он как бы почувствовал себя присутствующим на собственных похоронах, и его трогало сочувствие товарищей. Он представлял их горе.
Заиграла музыка, старик Коновалов запиликал на скрипке, ударили в бубен. Бурят захлопал в ладоши.
Маленький Маркешка, притопывая, прошелся перед гостями. Дебелая супруга его выступала посреди избы с платочком.
— Ну-ка давай фасонами сгоняемся? — воскликнул Хабаров. — Вот на ней кринолин, и вся в шелковье!
— Ну, куда там! — махнул рукой Алексей Бердышов. — Ты погляди — моя выплывает, паря, вот диво! Разряжена еще пошибче твоей… И с кринолином, и фижма есть.
Черноглазая, смуглая и толстая Бердышова затопала каблуками, заплясала.
— Гляди, бабы пляшут, а мужики за них доказывают друг другу!
— Эй, Маркешка, дай ему за фижму! Укуси, как амбаня [88] .
— Зубы востры, как у хорька! — отбивался Алексей.
Мужики забарахтались на лавке.
— Эй, гляди: че такое? — вдруг раздались возгласы.
Послышались колокольцы. Бердышов вскочил проворно и взглянул в окно.
88
Амбань —
Пушистый снег валил хлопьями.
К воротам подъехала тройка. В кошеве виднелось меховое одеяло. Вылез военный в шубе. Бердышов побледнел:
— Не жандармы ли?
От сильного удара дверь отворилась, и вошел офицер. Лицо его с пушком русых волос заиндевело. Побелели ресницы, иней обметал шапку и воротник.
— Что случилось? — зашептали за столом.
Испуганный атаман вылез из-за стола, роняя табуретки.
— Кто Алексей Бердышов? — спросил офицер, когда все стихли.
Девки завозились на лавках, стараясь устроиться поудобнее, чтобы все видеть и слышать.
— Легок на помине! — пролепетал Маркешка.
— Я Бердышов, — выступил Алексей. Бесстрашный зверолов и землепроходец, прошедший неведомые страны и не раз смотревший смерти в лицо, сейчас заробел и смутился.
— Два часа на сборы — и едем со мной в Иркутск, — сказал офицер. — И еще…
— Неужто меня? Ба-атюшки! Ваше благородие! — испугался старый аргунский волк Скобельцын.
— Ну да что за беда! — стал уговаривать атамана Карп.
— И еще Бердышова Карпа!
— Как? И меня? — всплеснул руками огромный старик и в ужасе хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Да я не казак! Я мужик, из деревни, с завода… Я тут в гости заехал… Да я тут в гостях, батюшка… Отец… Мне завтра по дрова…
— И тебе в Иркутск! — строго сказал офицер.
— Ну-ка, девки, живо, — сквозь слезы прошептала дочерям Бердышиха, подталкивая их к гостю.
Молодые женщины и девушки стали приглашать офицера за стол. Он сразу согласился. Строгости его как не бывало.
— Я чертовски замерз и устал!
Девки сняли с приезжего шубу, шинель, под руки повели к столу.
— О-о! Тут хорошее вино! Откуда же у вас такое?
Офицер оживился, стал пить и есть с аппетитом. Он хвалил вкус хозяина и вдруг быстро захмелел. Он сам этого не ожидал. Казаки и казачки тесно обступили его. Всем хотелось узнать, что будет Алексею, но никто не решался заговорить об этом.
Бурят Циренджинов подсел к офицеру.
— Как тебя зовут, барин? — спросил он, заглядывая в глаза.
— Михаил Семенович! Михаил Семенович Корсаков!
— Ваше благородие Михаил Семенович, бурят-то нынче худо живет, — таинственно сообщил он.
— Что так?
— Русский купец обижает. Кандинский, который в Кяхте живет… — Циренджинов огляделся и потихоньку добавил: — Че, барин, может, Алешку отпускаешь?
Офицер, стараясь прийти в себя, молча жевал баранину. В голове у него все шло кругом.