Первое открытие [К океану] (др. изд.)

Задорнов Николай Павлович

Остен присел на диван.

— Только дурак, конечно, может поверить, что кто-то пустится искать Франклина по сухопутью, — сказал Остен и, запрокидывая голову, захохотал так, что сотрясалась вся его атлетическая фигура.

…Вскоре письмо было получено и отнесено во дворец. Гражданский губернатор Зарин разрешил Остену ехать дальше.

— Быстрей уезжайте, — твердил Хилль.

Кони наняты и для Остена. Его слуги закупали все необходимое.

У Волконских, где Хилль занимался с Мишей английским, Остен был рекомендован хозяйке дома как известный геолог. Сам Остен добавил,

что правительство Великобритании поручило ему также поиски Франклина.

— Господин Остен путешествует в Забайкальскую область, — повторил Хилль, — с целью геологических изысканий.

Об Амуре не было сказано ни слова. Мария Николаевна спросила, где же предполагается возможным найти Франклина.

— При дальнейших путешествиях на Севере мы можем его разыскать, — ответил Остен.

Хозяйка была довольно холодна с Остеном, но любезна и ласкова с госпожой Остен.

В доме Трапезниковых во время дружеских бесед Хилль и Остен не раз высмеивали иркутскую жизнь.

— Коронация короля была бы в любой стране событием менее значительным, чем приезд в Иркутск нового губернатора и его вступление в должность.

Хилль уверял Ингриду Остен, что сибиряки старого поколения, носящие бороды, прощаясь, не пожимают руки.

— А что же они делают? — спросила госпожа Остен.

— Берут друг друга за бороды и треплют, и это заменяет им рукопожатие.

Остен — плотный, рослый, с густыми усами и крепкими щеками, похожими на два красных мяча, опять захохотал.

Письмо к Кандинским Хилль получил от ведавшего горными заводами чиновника Размахнина. При этом Хилль похвастался Остену:

— Все это время я развлекался с дочерью Размахнина… Она из провинциалок, мечтающих о Европе.

Остен подмигнул.

Хилль решил, что он и в книге напишет, что развлекался в Иркутске с девицей из весьма почтенного семейства.

И еще он советовал Остену перенять у сибиряков отличный обычай.

— По окончании ужина, когда выпито много вина или водки, сибиряки пьют молоко! Я сначала поразился. Но попробовал и убедился, что это очень полезно для желудка и на другой день чувствуешь себя отлично.

Ингрида Остен пожала плечами, не представляя, как можно хвалить такое невозможное смешение.

Глава двадцать первая

ИВАН КАНДИНСКИЙ

В окне — голая степь. Всю жизнь смотришь на степь да на тайгу. Богу помолишься, к столу да на бок, а проснешься, глянешь в окно — там степь да степь без конца и края.

Иван Кандинский, богатый забайкальский купец, выбравшись после обеда и сна на высокое белое крыльцо своего бревенчатого дома, долго не мог прийти в себя… Мысли страшные лезли в голову. Богат, силен, весь кровью налит… Дома, стада, заимки, магазины…

Уж почернели бревна частокола, почернели бревна дома. А помнил Иван, как еще розовели они. Как новая крепость, стояла в степи его усадьба, и не было к ней подступа ни варнакам [100] , ни монгольским разбойникам. Давным-давно это было. А нынче уж никто не разбойничает. Тихо все окрест — все разбои Ивану в душу перекинулись.

Крепок еще дом, на сто лет хватит. И хозяин сед, а крепок и красен лицом.

— Эй, — вдруг пискливо крикнет богач, голос у него тонкий, — закладывай!

100

Варнак — бежавший с каторги, каторжник, бранное слово.

На рысях проведут по двору горбоносых, низкорослых гнедых жеребчиков закладывать в тарантас. Распахнутся ворота, и подкатит к крыльцу четверка с колокольцами.

Завалится Иван в сено и под звон колокольцев помчится на буйных конях пыльной степью, и дикий ямщик, в шубе, накинутой на голое тело, обливаясь потом, трясется верхом на кореннике, а на облучке казачонок. Впереди тройки птицей мчится гусевик, и пляшет, и скачет боком, а бурят хлещет его кнутом.

Вон уже далеко-далеко глядит в степь белыми распахнутыми ставнями и белыми наличниками окон темная бревенчатая усадьба Кандинских.

В городе Кяхте новый дом у Ивана, по селам магазины, но старого дома богач не бросает, сидит в степи, как зверь в берлоге, как хищная птица в гнезде. И только когда одолеют темные думы, вылетает в степь. Скуластый, с раскосыми голубыми глазами, с седой редкой бородкой, с лицом острым у лба и подбородка, словно затесанным сверху и снизу, хитер Иван, зорок. Далеко вокруг видит он, как степной орел. Нет в степи власти сильнее Ивана. Губернское начальство, бывая в Забайкалье, заезжает к нему. Привык Иван, что степь его, люди его, что тут нет предела его силе. И летает он по степи на диких конях, как по своей вотчине.

* * *

Еще в былые годы заставил Иван все население Забайкалья — и таежное и степное — выказывать себе почести, как начальнику.

С тех пор как иркутские чиновники, друзья Кандинских, исхлопотали Ивану чин коммерции советника, от него житья не стало мужикам. Он требовал все новых угождений.

Бывало, так же вот мчатся кони во весь опор, влетают в казачью станицу… Побелевшая поскотина, редкие черные избы с амбарушками и сараями, белые ставни, дощатые крыши, несколько кустов черемухи и боярышника над речушкой, мечущейся по пескам между крутых мысов, и голые сопки за ней, кое-где торчат камни, бродят стада скота. Босой рыжий казак в полушубке и два бурята играют в карты под навесом.

— Иван едет! — испуганно вскакивает рыжий.

— Черт с граблями! — кричат казаки со двора во двор.

А уж атаман встречает Ивана у крыльца, берет под козырек и рапортует…

Иногда вместе с Кандинским носился по степи его приятель, пристав Размахнин.

— Если ты, атаман, не станешь выказывать почтение господину коммерции советнику — смотри у меня! — говорит пристав.

Иван требует для себя рапорта, и на всех станциях выставляют ему караул. Старшие подходят с докладом и берут под козырек. Выше, чем коммерции советник, давно уж, много-много лет, не бывало начальства в здешних краях. Тут конец земли, степь, дальше — Монголия, ездить некуда.