Первое открытие [К океану]
Шрифт:
— Гиляк.
— Тоже гиляки!
— Да, гиляк.
Питкен показывал, что тут всюду гиляки. Попросил бумаги и карандаш и стал чертить лиман и рисовать деревни гиляков на Сахалине и на материке, называя их. Потом показал пальцем на вещи в корме и сказал по-русски:
— Чайник.
Потом обматерился. Гребцы, сдерживаясь, давились от смеха. Он показал на ружье и сказал:
— Курок, ружье.
Невельской стал расспрашивать о гиляках и маньчжурах.
— Тебе надо манжу? — спросил гиляк. — Надо? Надо?
«Идем полтора месяца,
— А где живет Позвин? — Капитан показал на карту, разрисованную гиляком-географистом.
— Нету...
Питкен попросил еще бумаги. Ему дали. Питкен нарисовал северную часть лимана, мыс.
— Коль! — сказал он и добавил: — Позвин!
Позь жил в деревне Коль, на мысу Коль, на южном побережье Охотского моря.
Поднимаясь вверх по реке, шлюпки достигли длинного низменного полуострова, заросшего мелкой березой и кустарником. Полуостров протянулся с левого берега почти до середины Амура.
На обеих сторонах реки были лесистые крутые горы. Кое-где скалы торчали над водой. Место было глухое.
Над глинистым обрывом полуострова стеной стояла дикая трава. Мошка и комары роями накинулись на моряков.
— Отличное место для установки береговых батарей, — говорил Невельской офицерам, подойдя к крайней оконечности полуострова и выйдя на берег. — Пушки будут простреливать всю реку и с той стороны и с этой. Ни один корабль не войдет в Амур и не спустится вниз.
В воздухе стояла тишина. Воды Амура были спокойны. На мели виднелась шлюпка. Ее голая мачта склонилась над далеким мысом материка, ушедшим куда-то в глубь светлого неба, слившегося с морем.
На берегу — ружья, составленные в козлы, ранцы, шинели, ящики с посудой. Трещали костры. В котлах варился обед. Повар готовил закуску, раскладывая свежесоленую икру на тарелки.
— Сегодня же осмотрим полуостров, — сказал Невельской офицерам.
После обеда Невельской сидел с гиляками и матросами, курил трубку.
— Как ты, Козлов, догадался, что старик лодки нарисовал? — спросил он плечистого матроса с черными от корабельной смолы руками, с красным лицом и светлыми нависшими усами.
— Видно было, что лодки, — ответил Козлов.
— Матрос завсегда верно скажет! — подтвердил Шестаков. — Право слово, Геннадий Иванович!
— Это царь Петр, сказывают, любил с солдатами советоваться, — стал рассказывать боцман Горшков. — Когда шведский король Карла отнял у него антилерию, царь шибко призадумался. Сидит, с лица потемнел. Какой-то солдат возьми да и скажи: «Антилерию новую не трудно отлить». «Отлить-то не трудно, да меди у меня нет», — отвечал Петр. «Меди! А сколько, Алексеич, по церквам колоколов набитых! Вели-ка собрать». Он и давай у попов колокола отымать!
«Хорошо я команду набрал». Невельской глядел на измученных, но веселых матросов. В рассказе Горшкова слышалось свое, родное. В лице этих матросов — костромичей, новгородцев, тверяков — вошла в устье Амура коренная
В сумерках Невельской и Попов пешком возвращались с осмотра полуострова.
— Тут будем строить морской порт, — говорил Невельской. — Места, пригодные для закладки верфей, береговых укреплений... Корабельные леса. Можно строить корабли. Кедр — отличный материал. Первоклассный порт можно заложить.
За мысом горел костер. На палках сушилось белье. Появился силуэт часового у шлюпок. Другой часовой ходил за лагерем. Остальные матросы, утомленные тяжелым переходом, стиркой и приготовлением к завтрашнему дню, уже спали. Гиляки сидели у костра и о чем-то шумно разговаривали.
Офицеры вошли в палатку. Гейсмар храпел и стонал, раскинувшись на спине и вытянувшись во весь рост.
Снаружи раздался окрик часового.
— Идите, Иван Алексеевич, посмотрите, что случилось, — сказал Невельской.
Попов вышел.
Тикали часы. Комары и мошки вились у свечки. Гейсмар заплакал во сне, на что-то жалуясь то по-немецки, то по-русски. Невельской тронул его за плечо.
— Ах, это вы, Геннадий Иванович? На вахту? — испуганно очнулся мичман. — Как вы ходите без охраны?
Попов возвратился в палатку.
— Гиляки о чем-то беспокоятся, Геннадий Иванович, — сказал он. — Но понять я их не могу. Приехал какой-то гиляк и просит нас ехать вверх по реке, показывая знаками, что там что-то случилось.
— Ну что еще? — недовольно сказал Невельской.
Он вышел. Ярко светила луна. Стояла такая тишина, что на воде видны были отражения лесистых сопок со всеми уступами и с вершинами деревьев. Временами бултыхались большие рыбы или зашедшие в реку морские звери. У костра сидел проводник и с ним двое гиляков, не знакомых Невельскому.
Один из них стал знаками просить Невельского идти вверх. Капитан показал, что, когда взойдет солнце, лодки пойдут вниз. Гиляки сожалеюще покачали головами, поговорили между собой, но вскоре успокоились. Потом они похлопали Невельского по плечу и показали, чтобы он шел спать и что они тоже лягут спать около лодки. Капитан приказал часовому не гнать их.
Утро было свежее и чистое. Шлюпки спускались под правым берегом. Как и предполагал Невельской, промер и тут показал глубины.
— Даже течение здесь быстрее! — говорит Грот.
— Это второй фарватер Амура, — отозвался Невельской.
— Но куда же идет этот фарватер? — обеспокоенно спросил Грот.
Невельской ему не ответил.
— Мео [189] , — сказал проводник.
В распадке между сопками, среди березовых лесов, стояли гиляцкие зимники.
Гиляки стали просить Невельского пристать.
189
Мео — название стойбища на правом берегу Амура.