Первое правило королевы
Шрифт:
Отец-губернатор только и делал, что прикрывал и защищал их — давал работу, деньги, «подключал» связи, употреблял влияние, а сыну еще нанимал врачей, шарлатанов, колдунов, все для того, чтобы тот «завязал», «зашился», «покончил с зельем», а тот все никак не мог ни завязать, ни покончить.
Теперь мимо осиротевшей губернаторской семьи по очереди проходили все пришедшие «почтить» — сначала московские, потом местные, — шептали, пожимали руки, делали утешающие и скорбные лица, некоторые для правдоподобия утирали сухие глаза, а вдова так и не подняла лица.
— Ну,
Он неловко обошел насыпанный холм земли, осыпая сухие жесткие комья. Ах ты, господи…
Инна не стала ничего говорить: для нее покойный Мухин был просто начальник — «медведь, бурбон, монстр», — не самый лучший и не самый худший, бывали в ее жизни и похуже! Она лишь пожала вдове руку и собиралась отойти и несказанно удивилась, когда услышала тихий, какой-то бестелесный голос:
— Инночка…
Любовь Ивановна казалась неподвижной, дочь смотрела прямо перед собой, у рта собрались раздраженные складки, словно она сердилась на отца за то, что он так некстати умер. Сын трясся рядом, дергал замерзшим носом.
Кто ее звал?..
Сзади уже вежливо теснили — поскорее «выразить сочувствие», дотерпеть до конца процедуры, а потом забраться в тепло машины, где уютно дремлет водитель, протянуть ледяные руки к решетке отопителя, закурить и поехать туда, где уж можно будет и «помянуть по русскому обычаю».
— Инночка…
Все-таки Любовь Ивановна, которая так и смотрела вниз — то ли под ноги, то ли на могилу мужа.
— Любовь Ивановна?..
— Сегодня часов в десять приезжайте к нам.
Сзади напирали и лезли, как в очереди за стиральным порошком в недалеком и радостном социалистическом прошлом.
— Куда… мне приезжать, Любовь Ивановна?
— На городскую квартиру. На даче мы вряд ли… сможем поговорить.
О чем им говорить?! Даже при жизни Мухина они сказали друг другу едва ли десяток слов. Инна никогда не принадлежала к числу «друзей семьи», а Любовь Ивановна, по обычаю всех русских «публичных жен», на передний план не лезла, участия ни в чем не принимала, от модельеров и парикмахеров отказывалась наотрез и, когда супруг звал ее на какое-нибудь судьбоносное протокольное мероприятие, отвечала неизменно: «Ты уж, Анатолий Васильевич, там без меня. Что я тебе? Связа одна!»
— Мама!.. — Это дочь Катя. Голос напряженный.
— В десять, Инночка. Я буду ждать.
— Я обязательно приеду, Любовь Ивановна.
Увязая каблуками в земле, она перебралась на другую сторону могильного холма и спрятала нос в воротнике шубы. Мех был мягкий и гладкий, и пахло от него хорошо — вчерашними духами и чуть-чуть сигаретами.
Что она хочет мне сказать? Зачем я ей понадобилась, да еще в день похорон, да еще вечером, да еще в городской квартире, когда на даче будут «все» — московские гости с их ариями, многочисленные родственники, малочисленные друзья?..
До конца «траурного мероприятия» оставалось совсем немного, все говорили почти что в полный голос, и все — о делах, под конец перестал стесняться.
— Выборы через два месяца. Это,
— Под самый Новый год, елки-палки!
— Так еще заксобрание должно утверждать…
— Хруст все утвердит, что надо. Ему тянуть интереса нет, он же сам баллотироваться хочет.
— Ну и правильно. Самый верный кандидат.
— Надо, чтобы олигархи поддержали, а они пока что-то его не очень…
— Павел Иванович, а правда, что Адмиралов продал контрольный пакет «БелУголь»?
— Говорят, что продал, а там… не знаю.
— А в «Коммерсанте» вчера статья была…
— Ваш «Коммерсант», пожалуй, набрешет!..
— А эти небось знают!
— Коку же и знать, как не им.
— Кого еще президент поддержит…
— Хруста он поддерживает.
— Да про эту поддержку сам Хруст и толкует, а как на самом деле, никто не знает.
— Кто же «БелУголь» перекупил?.. Появится тут у нас… новая фигура да и выскочит в губернаторы!
— Никто никуда не выскочит, у нас край, а не цирк!
Инна отступила в снег, пропуская всю замерзшую и очень озабоченную компанию.
— Инна Васильевна! Ты давно из Москвы?..
— Два дня. Как узнала, так сразу и прилетела.
— А… откуда узнала?
Это был очень важный вопрос, самый важный — кто кому звонил, кто кого вызывал, кто от кого узнал.
Король умер, да здравствует король, все правильно.
Все претенденты, едва узнав, что престол освободился, кинулись собирать и группировать вокруг себя «своих». Тех, кто подставит спины и плечи, чтобы хозяин вскарабкался по ним на высокое и теплое место, и утвердился на нем, и окопался, и настроил укреплений и дотов, а потом, бог даст, распределил бы вожделенные «доходные места» — в соответствии с высотой и шириной подставленной спины или, напротив, вне зависимости от размеров спины, зато в соответствии с умением ее владельца убедить царя в несомненности своих заслуг.
Инне звонил Якушев — и.о. царя, самая сильная на сегодняшний похоронный день шахматная фигура. Инна таким образом оказывалась «в команде» первого претендента на трон и приобретала некий особый статус. Статус пока не был, так сказать, закреплен за ней официально, потому что с Якушевым по приезде она так и не виделась — тот был слишком озабочен смертью губернатора и ситуацией вокруг нее.
О смерти Мухина говорили шепотом и тревожно оглядываясь по сторонам — странная смерть, непонятная, волнующая.
Губернатор был найден мертвым в своем кабинете — с черной дыркой в виске и пистолетом, валявшимся под правой рукой, на красном «кремлевском» ковре. Якушев, позвонивший Инне в Москву, сказал: «Убит». Прессе «скормили» несчастный случай. Если бы пресса была московской, а не белоярской, так просто от нее отвязаться ни за что не удалось бы. Местная проглотила «несчастный случай и неосторожное обращение с оружием», и было очевидно, что проглотила просто так, от неожиданности. Московская пресса в игру еще не вступила, и Инна знала совершенно точно, что грянет грандиозный скандал, когда вступит.