Первомай

Ромов Дмитрий

— Жирно будет.

— Дядя Миша… — кивнул я, — поставьте ему обезболивающее.

— Ну, дядя! — рассердилась Алла.

— Ладно, Аля, — неохотно кивнул он племяннице, — поставлю. Клистир с патефонными иголками. Сразу про руку забудет. Да, разбойник?

— А новокаин можешь поставить?

— Новокаин? — с сомнением в голосе произнёс он. — Ишь ты, грамотная какая. Если есть с собой, поставлю. Так и быть.

Он вздохнул и взял из её рук саквояж, как у доктора Айболита.

— Дай стул.

Из саквояжа появилась металлическая

блестящая коробка, а из коробки — красивый стеклянный шприц. Загляденье просто, не то, что нынешнее пластиковое безобразие.

— Всё стерильно. Сделаем сейчас… криминальную операцию. Я б ему палку дал в зубы, чтоб анестезию не тратить. Но, если ты настаиваешь… Ладно.

Он воткнул шприц мне в плечо и ввёл обезболивающее. Обколол рану по периметру. Я поморщился и даже чуточку постонал, самую малость. И получил ободряющий взгляд Аллы Сергеевны. Больно было. Может, от того, что рука изодрана. Но, впрочем, боль быстро отступила.

— Помоги-ка, — распорядился дядя Миша. — Возьми клеёнку и подложи под руку. А то сейчас уделаю всё.

Из саквояжа появилась пузатая бутылочка с ярко-жёлтой жидкостью.

— Тазик, что ли принеси…

Алла убежала и тут же вернулась. Я отвернулся, не желая наблюдать, что именно будет делать с моей рукой милицейский Айболит. Отвернулся и уставился на диванную спинку. Я лежал на диване с велюровой, в мелкую полосочку, обивкой. Боли не было, но и приятного тоже было мало. Знобило. Жар не прошёл. Несмотря на антибиотики и стрептоцид. Омертвевшие после ранения ткани всё равно нагноятся. В Афгане я это видел…

— Ой, Аля, ты что такая бледная? — сердито бросил лекарь через пару минут. — Гляди у меня, в обморок не грохнись. Возьми вот бутылёк, понюхай. Не полной грудью только.

— Это что?

— Нашатырь, что же ещё. Нюхни-нюхни, а то ещё с тобой маяться потом.

— Дядь Миш, всё нормально, не переживайте.

— Нормально, — скептически произнёс он. — Я бы сказал, что ничего тут нет нормального, но тебе виднее, конечно. Так, всё. Получите и распишитесь. Через два дня нужно на перевязку. Пить тетрациклин. Или эритромицин. Я сейчас ему вколю. И тройчатку шарахну. Пусть поспит. Проснётся, будет как новенький. Ты если хочешь, можешь ему вечерком ещё раз задницу продырявить. Ну, и потом утром. Шприц есть. Но кипятить если не захочешь, можно и таблетками обойтись. В аптеку только бежать придётся.

— Сбегаю, конечно.

— Беги. Он сейчас вырубится, так что не обчистит, не переживай. Только дождись, когда уснёт и тогда иди. Больной, на бок ляг. Аля, приспусти штаны ему.

— Дядя Миша!

— Дядя, дядя, сто лет уже дядя.

— Ну, мне ещё не сто, допустим, — фыркнула замдиректора, грозная на комбинате, и такая вот практически девчонка в домашней обстановке.

Она наклонилась и потянула пояс моих брюк.

— Эй, инвалид, — прикрикнул дядя, — ремень расстегни.

Я расстегнул и тут же получил иглу в зад.

— Ещё не всё. Вот так… А теперь всё… На вот, ватку ему подержи.

Дядя

Миша хмыкнул, прижимая мокрую от спирта вату, к моей заднице.

— Александр, давайте… — немного смущённо произнесла Алла Сергеевна, — брюки снимем, чтобы спать было удобнее. Я сейчас одеяло принесу.

— Я сниму, не беспокойтесь… — ответил я. — Сам…

Но она беспокоиться не перестала и, пока дядя Айболит возился, собирая свой инструментарий, буквально стянула с меня штаны. Я едва успел схватить здоровой рукой резинку трусов, а то бы… ну в общем… Нет, я, конечно, не против, но сердитый дядька бдел, так сказать, и блюл. Впрочем, в голове зашумело, веки стали тяжёлыми, и члены налились свинцом.

— Подведёшь ты меня, Алька, под монастырь. Его бы в операционную нормальную. А я, понимаешь, представитель закона, творю здесь непотребства настоящие. Кромсаю тут, на диване сомнительных типов.

— Ну, дядечка Миша, у тебя ручки золотые. А в операционной твои рьяные коллеги будут любопытствовать да выпытывать.

— Я тоже буду, — сердито ответил он, но голоса к этому моменту стали удаляться.

Он бубнил и бубнил, а Аля, умиротворяя его, мурлыкала что-то в ответ. Но димедрол в сочетании с остальными ингредиентами делал своё дело, туманя разум и накатывая сладкой и беззаботной, дающей облегчение, сонной волной.

Утром я проснулся от звуков, несущихся, без сомнения, с кухни. Молодость, вероятно, брала своё, потому что я почувствовал голод. В голове немного шумело, но в целом, всё было не так уж и плохо. Жара не было. Плечо ныло, но несмертельно. Я уселся на диване, спустив вниз ноги, а потом аккуратно встал.

Из одежды на мне имелись только трусы. Плечо было забинтовано, причём, хорошо так, без намёков на экономию перевязочных материалов. Я накинул на плечи одеяло и пошлёпал на звуки посуды и запах кофе.

Квартира мне показалась небольшой. Потолки высокие, стены толстые, но комнаты маленькие. Зато обставлена она была со вкусом. Элегантно. Советский минимализм без хрусталя и ковров и с импортной, хоть и социалистической мебелью. Я обнаружил три комнаты — гостиную и спальню и ещё одну, может кабинет, не знаю, не заглянул. Я провёл ночь в гостиной на диване. Пройдя по длинному коридору, я оказался в просторной кухне. Считай, четвёртая комната.

— О, тень отца Гамлета, — улыбнулась Алла Сергеевна. — Живой?

Она была в шлёпанцах, мягких коротких шортах, футболке и переднике. Уютная и милая. И… да, сексуальная. Каре растрепалось, непослушные пряди лезли в глаза.

— Что дают?

— О, сегодня у нас сырники. Космические. Ой, нет, не космические, а трансвременные. Ты же не из космоса, а из будущего, да?

— Чего-чего? — изумился я.

— Ну, ты же путешественник во времени, да? Как у Герберта Уэлса.

— Как ты узнала? — ошарашенно спросил я, и только через мгновенье сообразил, что вообще-то до этого момента говорил ей «вы».