Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1
Шрифт:
Пафнутий был родом татарин. Дед его, баскак, принял на Руси святое крещение и занял высокое положение. Сам Пафнутий был одним из основоположников того внешнего аскетизма, который причинил Руси и Церкви столько зла. Великим грехом в Боровском монастыре считалось, если кто из иноков говорил хотя немного «кроме божественного», нарушение поста. Чуть что, и Пафнутий гнал инока в шею. Вообще он ходил по обители своей «с яростным оком».
Пришед в Боровской монастырь, Иосиф застал игумена за колкой дров. Пафнутий принял его в свою обитель и сперва поставил на кухню, а затем перевёл на ещё более тяжёлый труд, в пекарню. Потом, приглядевшись к ловкому парню, Пафнутий стал поручать ему разные хозяйственные дела. Иосиф занимался много писанием и так в этом деле навострился, что держал всё писание
Привлекательная внешность, ясный и простой, не знающий сомнений ум, практичность, начитанность, замечательное умение петь псалмы и читать в церкви нараспев и красноречие скоро выдвинули Иосифа. О нём заговорили даже в Москве, где он произвёл самое приятное впечатление на Ивана III и на весь двор. Когда Пафнутий преставился, сам Иван III убеждал Иосифа принять игуменство в Боровском монастыре. Он повиновался.
Прежде всего он ввёл общежитие и более строгую дисциплину. Но сразу же он наткнулся на крутое сопротивление братии. На его стороне оказалось только несколько старцев-подвижников. Он решил покинуть непокорный монастырь и основать свой. Он выпросил у князя волоколамского земли и построил монастырь. Первыми иноками в нём были старцы-подвижники из Боровского монастыря, которые поддерживали его там в борьбе с непокорными иноками.
Монастырь его сразу прославился. В нём стали постригаться добрые люди от князей, бояр и от богатых торговых людей, и вклады потекли обильным потоком. Дарили не только деньгами, но и хлебом, конями, оружием, мехами, сёдлами, сосудами, землями — всё принималось с благодарностию во славу Божию. Князь Андрей Голенин, потомок князей ростовских, часто приезжал в обитель послушать поучений Иосифа. Картина Страшного Суда приводила князя в трепет. Однажды князь выехал из своей вотчины как будто на охоту в сопровождении множества слуг в дорогих одеждах и на великолепных конях. Поравнявшись с монастырём, князь въехал в ворота, вошёл в церковь и обратился к Иосифу с просьбой немедленно постричь его и принять в дар Богородице всё имение князя: золото, серебро, одежды, скот, сосуды и сёла. Иосиф тут же постриг его. Отроки [78] князя, ожидая, болтали и смеялись у ворот. И вдруг к ним выходит в монашеской мантии их князь. Он тут же отпустил всех их на волю. Одни огорчились — на княжеских харчах жилось неплохо, — но удалились, а другие тут же приняли чин ангельский…
78
Отроки —здесь: слуги . Прим. сост.
— Матушка княгиня! — расплылся в приятнейшей улыбке Иосиф. — Благодетельница наша. Вот привёл Господь.
— Ну, ну, ну… — подходя под благословение, сердито проговорила княгиня. — На словах-то «благодетельница», а на деле только и думаете, как своей «благодетельнице» какую пакость учинить.
Слегка придерживая рукав рясы, Иосиф благословил княгиню и тотчас же ловко подкатил ей стуло.
— Садись, садись, княгинюшка. Так-то вот. А я вот насупротив тебя сяду. Нет, нет, это ты нас забижаешь: мы твои верные молитвенники и слуги и ничего так не желаем, как только во всём тебе угодными быть.
— Ну, уж я знаю тебя, отец игумен: как начнёшь ты языком мёд точить… — сердито воскликнула княгиня. — А я баба твёрдая и в деле порядок люблю.
— Чего же лучше, княгинюшка-матушка? Чего лучше?
— Опять говорю: не подсмаливайся! Я тобой и твоими монахами недовольна, и ежели что, так мне ведь и разругаться с вами недолго. В другой монастырь ездить буду… Чего-чего, а монахов-то на Руси хоть отбавляй!
— Да в чём же мы тебе, матушка княгинюшка, так не угодили-то? Чего ты на нас так разгневалась?
— Не юли, отец! — отмахнулась нетерпеливо княгиня. — А разгневалась я на вас вот за что. Сколько я на ваш монастырь на помин души моих упокойничков-то пожертвовала?
— А сколько, матушка княгинюшка?
— Не знаешь? А ещё игуменом зовешься! Я внесла вам в разное время семьдесят рублей [79] .
—
79
По тем временам очень большие деньги. Псков поднёс Софье в качестве свадебного подарка всего пятьдесят рублей со всей земли Псковской.
80
Синодик —имеющийся в храме или монастыре список людей, живых или умерших, для молитвенного поминовения их за литургией . Прим. сост.
На холёном лице Иосифа выразилась глубокая грусть.
— Но, княгинюшка матушка, тогда ведь по положению надо сделать большой вклад…
— А я тогда тебе без обиняков скажу, отче: это — грабёж.
— Ах, Господи! Да ты, княгинюшка матушка, послушай только. Упокойничков твоих, Царство им Небесное, мы поминаем на общих панихидах, литиях [81] и обеднях не меньше шести раз в день — в день, в день, княгинюшка матушка! — а иной раз и до десяти поминовений в сутки бывает. Ведь поп даром обедню служить не будет, ему надо платить. Это надо в соображение взять. В синодик тоже можно записать только при большом вкладе деньгами, но можно, — хозяйственно пояснил он, — и хлебом, и землёй.
81
Лития —служба, совершаемая при церковном поминовении умершего . Прим. сост.
— А того, что покойный князь тебе при пострижении внёс, ты уже не считаешь? — сверля его сердитыми глазами, говорила княгиня. — Ух, и завидущие же у вас, у монахов, глаза! Говорите, от мира отрекаетесь, а на деле, напротив того, только и думушки, как бы поболее всего нахватать. Ты на меня, отче, не серчай, — вдруг немножко спохватилась она. — Я не лисичка, я человек прямой и правду кому хошь в глаза скажу.
— Ах, княгинюшка, благодетельница, — развёл Иосиф белыми руками. — Как же можем мы забыть князя, благодетеля нашего? Правда, он внёс при пострижении деньги немалые, так ведь у нас и положение такое: вносить должны все. Есть такие, которые и пятнадцать — двадцать рублей вносят, а есть и такие, с которых по двести и по триста берём.
— Дак что же, значит, душу-то свою спасти только князья да бояре могут? — зло улыбнулась княгиня. — А общий народ погибай? Неча сказать, гоже удумали!
— Зачем погибать? А мы-то на что? Мы за них Господа Бога молим, — улыбнулся отец игумен. — На то мы и монахи…
— А земель набираете? — не сдавалась княгиня. — Чай, скоро по всей округе и повернуться уж негде будет: все угодья под твоим монастырём будут.
— Опять же мы тут не причинны… — сказал игумен, которому всё это стало, однако, уже надоедать. — Ежели милостивцы на помин души нам угодья отписывают, как же можем мы отказать? И опять же в монастыре нашем все вящие люди стригутся; ежели бы таких людей в монашестве не было, откуда бы Церковь брала епископов да архиереев и прочих духовных властей? Нешто мысленно какого неуча на такое место поставить? А раз такие люди нужны, значит, надо им упокой дать, чтобы они не о рукоделии каком заботились, а более того книгам прилежали бы.
— Так, так… — безнадёжно вздохнула княгиня. — Борз ты на язык-то!.. За тобой не угоняешься. Одно только вижу: подавай ещё!.. Ну, ладно, подумаю… А раз уж я браниться к тебе приехала, так ты уж кстати недоумения мои разреши.
— Сказывай, княгинюшка матушка: с Божией помощью попытаюсь помочь тебе скудным умом своим и малым знанием.
— Первое дело вот: как правильнее молиться, двуперстным крестом или троеперстным? Одни твердят одно, а другие другое — индо голова кругом идёт!