Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в прозе русской эмиграции. Т. 1
Шрифт:
На улицах тишина. Москва курится ночным паром. Едва светится кафтан государя. Он едет с боярами от заставы к заставе. Он идёт в тюрьмы.
В Страстную ночь в острогах теплились свечи. Всё было прибрано. Там и злодей на цепи, вклёпанной в стену, надевал заветную чистую рубаху, и под недужным вором постилали солому. В темницах, куда и свет не западал никогда, горели свечи, как в церкви. Колодники ждали красу-государя.
Каким ужасающим обманом, каким иудиным предательством покажутся все эти демократии, революции, коммунизмы, чем загнали христианский русский народ на пытки без
Государь был как бы воплощением самого Милостивого Спаса. Гремя цепями, к нему тянули руки, на него смотрели глаза, отвыкшие от света, и, может быть, горячо молился разбойник: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое…»
В Страстную ночь, самую таинственную и прекрасную ночь Москвы, когда Спаситель испускал на кресте дух, московский царь как бы принимал на себя Его земное служение, творил Его дело: сам царь среди колодников в темнице.
На Страстной неделе 1655 года дворцовый писец бесхитростно записывает: «В первом часу пополночи изволил великий государь идти на Земской двор и в больницу, и в Аглицкой и Тюремной дворы, и у Спасских ворот, в застенки, жаловал своим государевым жалованием и милостынею иже из своих государевых рук. А жаловал бессчетно».
Теперь, в Страстную пятницу, в глухонемой Москве, где человек замучен беспощадно, только могущественные видения милосердия московских царей прошли по душам, только провеяла снова немая память о Руси, Руси человеческой…
Милость и освобождение в прощёные дни.
Милость и освобождение в страстные дни.
А третья великая милость и освобождение совершались на самое Воскресение Христово, в Святую ночь.
Три раза в год, в три Божьих дня, даровал государь людям милость Божьей свободы.
Заутреня. Сохранилась совершенно живая запись шествия к заутрене царицы в весеннем сумраке московских древних улиц.
Золочёную карету царицы везли десять белых лошадей. За каретой верхами скакали царицыны боярышни. Они были в белоснежных круглых шляпах, подбитых розовой фатой, со шляп спускались на плечи желтые ленты с кистями. Лица верховых боярышень были прикрыты сквозящими фатами. Все они были в сафьяновых жёлтых сапожках.
Впереди поезда стрельцы несли тяжёлые ослопные свечи [142] , а за царицыной золотой каретой шли старики-бояре, по трое в ряд, все в золотой парче.
142
Ослопные свечи— огромные и тяжёлые свечи, величиной с ослоп — дубину или жердь . Прим. сост.
На заутрене, в огне свечей обрачатых, витых такими мастерами живописного дела, как Леонтий Чулков, свечей зелёных и красных, переливались блеском парча и золото тяжкой чеканки. В этом горячем и живом шевелении, когда так неузнаваемы, светлы и нежны все лица, заутреня была, как само золотое небо, сошедшее на землю.
И от заутрени царь снова шёл к заключённым.
В Святую ночь в Москве, затихшей в последние мгновения перед воскресенским перезвоном, царское шествие, смирное, пешее, было как бы шествием самого воскресшего Христа.
Весь год в милосердном круге совершалось одно мистическое
Царь первый приносил им весть:
— Христос воскресе…
И может ли представить потомок, в каком тихом восторге, каким светлым гулом — ликованием человеческим — отвечали царю московские темницы:
— Воистину…
В такие мгновения и утверждалась навеки Святая Русь. И всё, что есть в нас прекрасного, истинного, живого, — всё свет тех московских времен, Москвы Христовой победы, Москвы Воскресшего Господа.
А в первый день Пасхи государь дарил освобождённых и помилованных, жаловал нищих у Спасских ворот и обходил по всей Москве раненых и пленных.
При царе Алексее Михайловиче пленных на Москве держали в Аглицком дворе.
Теперь, когда коммунисты вырезают лампасы из кожи захваченных ими людей, добивают и жгут на кострах раненых, нечеловеческими мучительствами мучают всех, кто в их власти, — какой свет, святой, человеческий, разлит в каждом слове простой и точной записи о посещении государем московских пленных в 1664 году, больше трёх веков назад: «Изволил великий государь жаловать пленных поляков, немцев и черкас, и колодников на Аглицком дворе, чекменями, шубами, рубашками, портами, и угощать их, а еств изволил жаловать лучших: баранины, ветчины, каш, круп грешневых, пироги с яйцы и мясом, калачей двуденежных, вина и медов».
Другая запись дополняет: «В 1664 году великий государь, царь и великий князь Алексий Михайлович всея Великия и Малыя и Белыя Русии самодержец, изволил ходить на Большой тюремной и на Аглицкой дворы и жаловал своим государевым жалованием — милостынею, из своих государевых рук, на Тюремном дворе тюремных сидельцев, а на Аглицком дворе полоняников, поляков, немец и черкас. А роздано в избах: в Опальной — 98 человек по рублю, в Барышкине — 98, Заводной — 17, Холопьей — 68, Сибирке — 79, Разбойной — 160, Татарке — 87, Женской — 27…»
Всюду сам государь, всюду его милость, свет, прощение, и в самых тайных застенках — в Опальной, в Разбойной, и в Сибирке, и в Татарке…
А на Аглицком дворе, где сам государь разговлялся с пленниками, их содержалось тогда больше четырёхсот душ.
После заутрени царь жаловал ещё Москву великоденским красным яичком.
Царь раздавал яйца куриные, гусиные, точёные деревянные, расписные по золоту и в яркие краски, в узор и в цветные травы, а в травах — птицы, звери, люди…
Наши праотичи москвичи дарили друг другу целые ящики пасхальных яиц — ящики слюдяные, как отмечает одна запись, в них по сорок яиц, писанных по золоту разными красками, а писал московский живописец Иван Салтанов.
Пасхальные яйца точились токарями и расписывались травщиками Оружейной палаты и Троице-Сергиева.
Троицкие токари и травщики о посылке пасхальных яиц так бьют челом государю: «Богомольцы из Живоначальной Троицы Сергиева монастыря, архимандрит Феодосий, келарь Леонтий с братией, челом Алексию Михайловичу бьют: прислал к нам, богомольцам твоим, из Оружейные палаты сто яиц деревянных, точёных, да золота листового, сусального, да красок бакану, да яри веницейской, а велено написать яйца по золоту розными цветами и красками троицким травщикам, добрым письмом травы, а в травах писать птицы и звери против прежнего. И мы, богомольцы твои, написав, послали тебе, великому государю в апреле 21 день в Москве».