Первородный грех. Книга первая
Шрифт:
– Ты бросил моего ребенка на произвол судьбы и отправился в увеселительную поездку со шлюхой. – Голос Мерседес вдруг сделался отвратительно скрипучим и, после невозмутимости и уравновешенности, с которыми она говорила до этого, показался Мигелю вдвойне зловещим.
– О Господи, Мерче. Я не знал, что это случится. Бедная девочка. Мне так жаль, что я готов отдать за это свою правую руку…
– Выясни, не замешана ли здесь твоя пуэрториканская девка.
– Да нет же! Уверяю вас!
– Ты не можешь этого знать, пока
Мигель почувствовал, как боль разлилась по всей грудной клетке и подкатилась к горлу. Трясущейся рукой он принялся массировать себе грудь.
– Вы хотите сказать, что я должен применить силу? Боже праведный, Мерче, о чем вы? Я не могу этого сделать!
– Однако придется. А когда покончишь с ней, займись своим дружком Альваро. Выбей из них все, что им известно. Платил ли им кто-нибудь за это. Прежде всего я хочу знать, где Иден. И быстро. Потому что, вполне возможно, она уже умирает.
– Мерче, ради Бога!
– Я буду ждать от тебя звонка, Мигель.
– Мерче!
Линия разъединилась.
Мигель положил трубку и уронил голову на руки. Боль стала невыносимой, дыхание перехватило, словно его грудь сжали гигантские тиски. Он медленно поднялся и побрел в спальню.
Ему нужна была Иоланда, нужны были ее теплые, ласковые объятия. Чтобы, по крайней мере, до завтра, он смог забыть спокойный и властный голос Мерседес Эдуард.
Тусон
Свернувшись калачиком, она лежит на кровати спиной к нему. Он молча стоит и смотрит. Принесенная в прошлый раз еда осталась нетронутой. Фасоль на тарелке совсем засохла. Только воды немного попила. И все. Отчетливо видно, как выпирают ее костлявые бедра и ребра.
– Если не будешь есть, тебе станет еще хуже. Кажется, она не замечает его присутствия. Он берет ее за левую руку, соединенную с правой длинной стальной цепью, пропущенной вокруг металлической стойки кровати. Она чуть слышно скулит, но ее глаза закрыты. Он щупает пульс. Ее сердце бьется быстро и неравномерно. Кожа пылает, как в лихорадке. Ему ясно, что ей становится все хуже. Прикосновение к ней вызывает у него отвращение.
Когда он отпускает ее руку, она безжизненно падает на мятую простыню.
Он дотрагивается до ее лба. Лоб влажный и горячий. Она дрожит, как перепуганная собачонка; по телу то и дело пробегают волны озноба.
– Пора сделать еще один снимок, – говорит он. Никакого ответа. Он повторяет свои слова, на этот раз громче.
– Давай, просыпайся. – Он грубо трясет ее за плечо. Хватит тянуть резину! Поднимайся!
Подсунув под нее руки, он пытается посадить ее. Наконец появляются первые признаки сознания. Девушка начинает снова хныкать и слабо сопротивляться.
– Нет, – слышит он ее стоны. – Нет, нет, нет!
– Шевелись же!
Ей мешает цепь. Он снимает наручники. На ее запястьях остаются
Очевидно, она вырывалась из своих оков, пока до крови не разодрала руки.
Господи, наверное, она свихнулась.
Он сажает ее и приваливает к стене. На какое-то время она остается неподвижной, но глаза по-прежнему закрыты. Затем голова падает на грудь, волнистые волосы скрывают лицо. Выругавшись, он старается заставить ее сидеть прямо. Девушка медленно поднимает веки, но под ними лишь белки закатившихся глаз. Рот безвольно приоткрыт, из него свисает ниточка слюны. Ее руки раскинуты в стороны. Теперь и его прошибает пот.
– О Боже, – шепчет он. – Ну же, Иден, встряхнись. Ведь ты же была в порядке, когда я тебя сюда привез.
Она издает какой-то нечленораздельный тягучий звук.
– Но я-то знаю, что ты просто притворяешься, – говорит он, сажая ее прямо. Одной рукой придерживая девушку в таком положении, другой он берет с подноса пластиковый кувшин и пытается заставить ее сделать несколько глотков. Вода стекает по подбородку на ее пропитанную потом футболку.
– Пей! – приказывает он. – А то у тебя наступит обезвоживание организма.
Ему удается влить ей в рот немного воды. Она захлебывается. Он чувствует, как во время кашля напрягаются ее истощенные мышцы.
– Пей! Или сдохнешь.
Он силой откидывает ей голову и заливает в рот воду. Она вновь захлебывается и начинает отталкивать его своими обессиленными руками. Ей удается проглотить лишь ничтожно малое количество жидкости.
Взбешенный, он отшвыривает в сторону пластиковый кувшин, который, ударившись о стену, падает, не разбившись. Он специально подобрал только небьющуюся посуду. Брызги воды попадают на безвольно обмякшее тело девушки.
Она по стенке заваливается на бок. Он отходит в сторону и растерянно смотрит на нее. Так ее фотографировать нельзя. Она кажется мертвой.
А на снимке она не должна выглядеть мертвой.
Наконец он придумывает выход. Достает из кармана нож. Его руки начинают дрожать.
Он кладет девушку на спину. Ее бледное, как у призрака, лицо время от времени подергивается.
Руки у него страшно трясутся, дыхание прерывистое. Усилием воли он заставляет себя сосредоточиться. В каморке стоит ужасная вонь. Этот запах напоминает ему другие кошмарные места, места, где царили боль и смерть.
Он отделяет прядь ее волос и резко проводит по ним лезвием ножа. Но дрожь в руках делает его неловким. Острие ножа задевает щеку девушки, и на ее влажной коже мгновенно выступает алая лента крови.
– Черт!
Сглатывая от волнения, он широко раскрытыми глазами смотрит на кровь. Во рту пересохло. У него в руке прядь черных волос. Не отдавая отчета своим действиям, он протягивает руку и смачивает волосы кровью.
Окровавленная прядь черных волос… Это подействует сильнее, чем фотография.