Первородство
Шрифт:
Охотники, солдаты, гуртоправы,
Врачи, крестьяне... Всех томит тоска.
Толкуют, что сюда не для забавы
Пришли. И переправа не легка.
И вообще дорога далека...
Так говорят. И я в ответ:
— Вы правы! —
Тут кто-то вдруг: — Паром! Паром! —
А изо мглы не эхо ли звучит:
— Харон! Харон! —
Я слышу это имя.
Вот перевозчик. Медленно гребет.
Приткнулась лодка. Кинулся народ.
И на борт я
Мой правый берег, навсегда прости!
К твоим низинам не вернусь песчаным.
Вздымай, река, стремительно кати
Крутые гребни в сумраке туманном!
Но поведенье кажется мне странным
125
Гребца.
— Ты трезв? —
Молчит.
— Устал грести?
— Устал. —
А в лодке душ до тридцати.
— Пусти на весла! Говорю — пусти! Пусти,
проклятый
И в бессилье пьяном
Тут впрямь от весел отвалился он,
И ветер веет пепел с небосклона,
И на меня глядят со всех сторон
Все тридцать душ тревожно, напряженно.
А я неторопливо, монотонно
Гребу во мрак.
Меня зовут Харон!
И все понятно.
Над водой встают дебаркадеры, статуи и зданья.
Всех городов я вижу очертанья,
Где находил когда-то я приют.
Я позабыл оставленный уют,
На деловые не пойду свиданья,
И той, что любит, слышу я рыданья.
Нет, я не тут! Харон меня зовут!
— Харон! Харон! — кричат на берегу.
Напрасный зов! Не превозмогу
Стремительность подводного теченья.
И вёсел все медлительней размах.
Ведь все равно за Стиксом на холмах
Все встретимся мы там без исключенья!
Так я решил.
И левый берег, крут,
126
Вдруг встал из мглы. И веет с этой суши
Горячим ветром.
Трепещите, души!
Суд ждет вас здесь! Последний страшный
Но почему такое равнодушье?
Не мечутся, не плачут, не клянут,
А слышу я:
— Причаливай вот тут!
— Да нет, не тут, а здесь вот, где посуше!
Неужто вы не видите мостков?
Эреб, Эреб! Так вот ты есть каков!
Чу! Звон подков. Гудки грузовиков.
И лодочник, во всю орущий глотку,
Чтоб услыхал бы весь загробный мир:
— Озорничал вот этот пассажир!
Сам, видно, пьяный! Всполошил всю лодку!
127
ПУТЕШЕСТВЕННИК
Друзья меня провожали
В страну телеграфных столбов.
Сочувственно руку мне жали...
Вооружен до зубов?
«Опасностями богата
Страна эта? Правда ведь? Да?
Но мы тебя любим, как брата,
Молнируй, коль будет нужда!»
И
Страна телеграфных столбов,
И люди совсем не жестоки
В стране телеграфных столбов,
И есть города и селенья
В стране телеграфных столбов,
Гулянья и увеселенья
В стране телеграфных столбов!
Вхожу я в железные храмы
Страны телеграфных столбов.
Оттуда я шлю телеграммы —
Они говорят про любовь.
Про честь, и про грусть, и про ревность.
Про то, что я все-таки прав.
Твоих проводов песнопевность
Порукой тому, телеграф!
128
Но все ж приближаются сроки.
Мои дорогие друзья!
Ведь я далеко на востоке —
Вам смутно известно, где я.
Ищите меня, телефоньте.
Молнируйте волю судьбы!
Молчание.
На горизонте
Толпятся немые столбы.
Л. Мартынов
129
ПРАВДА
В равнинах Востока, багряных от зноя,
Где водит июль соляные смерчи,
Тревожно сжимается сердце родное...
Ты просишь меня:
— Отвечай! Не молчи!
Ведь скоро и осень.
И ливень осенний
Ударит о крыши, железо дробя!
Ответь!
Не молчи!
Но взамен объяснений
Я песню пою про тебя, про тебя!
Нет! Я не молчу!
Мы увидимся скоро,
Тебя обниму я, все больше любя.
Но слышишь! — взамен телефонного спора,
Ты слышишь! — взамен телеграфного вздора
Я песню пою про тебя, про тебя!
Где я?
Я в народом наполненных залах,
В высоких мансардах, в богатых дворцах,
Бываю на пристанях я и вокзалах,
130
На пашнях, в болотах и на солонцах.
Я в небе бываю, где солнце цветное,
Могущество туч и ветра горячи.
Я в шахтах и там, за магнитной стеною,
Где денно и нощно куются мечи.
Я всюду!
И ты!
Ты повсюду со мною!
Не надо тревожиться, сердце родное!
А ты говоришь: — Отвечай, не молчи!
Волнуешься ты. И последних известий
У старого радио трепетно ждешь,
Но ты не тревожься!
Мы вместе! Мы вместе!
А все остальное — глубокая ложь!
131
ключ
День кончился.
Домой ушел кузнец —
Знакомый, даже свойственник мне дальний.
Я в кузнице остался, наконец,
Один. И вот, склонясь над наковальней,
Ключ для очей, для уст и для сердец
Я выковал. Мерцал он, как хрустальный,
Хоть был стальным — та сталь была чиста,