Первые десять вдохов
Шрифт:
На этой фразе Адель рассмеялась, вспомнив бегущую бабушку. Крестовский улыбнулся в ответ. «Что же ты делаешь у меня?», – мысленно спросил он.
Адель перестала смеяться и посмотрела в окно.
– Ваша семья живет здесь столько лет. Можно сказать, что вы коренная американка. Вы говорите с акцентом, значит для вас родной язык – английский. Если родной – английский, то и мыслить вы должны так же, по-английски, – Крестовский сделал паузу, – почему русский психотерапевт? Ведь это барьер в общении.
– Бабушка сказала, что у меня
– А вы как сами думаете?
– Я не знаю. Вы самый дорогой русский психотерапевт, которого мне удалось найти.
Крестовский улыбнулся. Он мог бы не улыбаться, она и так поняла, что для него стоит этот кабинет и репутация лучшего.
– Вы не похожи на человека, которому нужна помощь.
– Возможно. Но мне нужна помощь.
– Хотите рассказать причину вашего визита?
– Я не знаю, – всё так же лаконично, как и на все предыдущие вопросы ответила Адель.
– Если я не буду знать причину вашего визита, то мне будет сложно помочь вам.
Девушка молчала и смотрела. Она не нервничала, не проявляла никаких мук совести, не играла руками и не дергала ногами. Её затянувшаяся пауза была больше похожа на размышление, чем на нежелание говорить.
Из-за приоткрытой фрамуги доносился шум улицы: звук пешеходов, проезжающих машин и далекие вскрики автомобильных клаксонов. С размышления девушка переключилась на слух.
– Адель, – позвал он.
Вместо ответа она повернулась с искрящимся взглядом и задала вопрос:
– А вы? Вы не хотите рассказать причину вашего визита сюда? – она спросила это не тоном нападения, а скорее тоном простоты и интереса.
– Куда? – не сразу понял Крестовский.
– Сюда, на Манхэттен, – уточнила Адель, и первый раз за встречу пошевелилась хоть как-то значимо, полностью опершись руками на бархатные кожаные подлокотники и свесив с них расслабленные кисти, – один из лучших старейших домов. Самый престижный район в городе. Сколько стоит месяц аренды? Десять тысяч? Больше? В приемной вашего врачебного кабинета есть еще одна дверь. Я полагаю – это ваша жилая комната. Значит притязательность не в комфорте, а в статусности.
Крестовский откинулся на спинку стула. У неё был очень приятный мелодичный голос. Акцент добавлял ему наивной детскости. А точность, с которой она описала его многогранные мотивы и цели превратила её в какого-то дальновидного эльфа. Крестовский засмотрелся.
– Не совсем так, но близко к сути, – сдержанно улыбнулся он.
– У вас безупречная репутация. Лучшая в городе среди русскоязычного населения. Вы всегда добиваетесь результата. Это очень впечатляет, – в голосе Адель звучала тень уважения.
Крестовский не стал упираться и подыграл ей.
– Я приехал из России тринадцать лет назад. Переквалификация, магистерская программа, докторская, лицензия… Но вы правы, моей целью была не репутация, – он встал, подошел
Адель вновь повернулась к окну.
Крестовский вернулся на место.
– Моей целью был этот дом. Я захотел его, когда приехал. Гулял по Манхэттену, остановился на пересечении улиц, долго смотрел на фасад здания, на спокойный красно-коричневый камень, окна, потом немного посидел в Оупен-маркет. Там такие стойки… вы, должно быть, знаете, на уровне земли. Перед твоими глазами ноги прохожих. Ты сидишь, думаешь и понимаешь, вот, это то, чего я хочу. У меня не было причин не добиться.
– Да, не было, спасибо, – задумчиво повторила Адель, опять проваливаясь в свои мысли.
Она не могла справиться сама. И сейчас, придя на прием, хотела использовать его как открывалку, как консервный нож. Чтобы аккуратно, без разрывов, вырезать то, что заставляло просыпаться её в холодном поту по ночам. Вырезать и похоронить в красивой маленькой могилке. Похоронить и больше никогда не возвращаться к этому вонючему, мерзкому трупику собственной боли.
Но он сбил её. Что было не так? Почему она перехотела делать это его руками? Стыдно? Но он же врач.
– Я могу помочь, – словно читая мысли, ответил он.
Эта фраза ударила очень сильно, она пристально посмотрела, приоткрывая себя и, блеснув глазами, опустила голову.
– Я не знаю.
Крестовский попытался вернуть её:
– Давайте ещё раз сначала.
– Что? – коротко спросила девушка.
– Расскажите о себе.
– Я – русская, – не задумываясь, повторила она.
– Это так важно? Вы выделили это как характеристику.
– Я не похожа на других. Не такая как все. Мне кажется, что это потому, что я русская.
– Вы бывали в России?
– Да, несколько раз. Меня возила бабушка. Когда мне было десять лет, мы прожили там почти год. Я ходила в русскую школу.
– Вам понравилось?
– Я не могу сказать, что мне понравилось, но для меня это было правильно.
– Вы хотите вернуться? Тоскуете?
– Нет.
– Вы часто упоминаете бабушку. А мама?
– Мама умерла. Давно. Когда я была маленькая. Я плохо помню её. Только нежность, теплые руки, как мы подолгу лежали в кровати перед сном и то, как она целовала меня. После её смерти я жила с отцом. К нам переехала бабушка. У меня есть ещё старшая сестра.
– Вы были счастливы?
– Да, у нас дружная семья, у сестры есть муж, дети. Мы все любим друг друга. Много праздников… Много подарков.
– Отец? – Крестовский присмотрелся.
– У нас близкие отношения. Можно сказать, что мы – друзья. Хотя, – девушка кивнула и легко вздохнула, – в последнее время мы общаемся гораздо реже. Он много работает. Судоверфи Пакстона. Слышали?
Он кивнул. Крестовский изучил всё о её семье ещё неделю назад, когда она позвонила и записалась на прием.