Первые гадости
Шрифт:
— Вот ходил и туда, и сюда, и к Червивину, которого скоро покусаю, — все без толку… Хотя песни мои задушевные и разным людям нравятся.
Аркадий сказал, что перед отъездом из Куросмыслова видел, как на Червивина прямо у поезда натягивали спецовку.
— Поделом ему, — ответил Девяток яиц, — но мне-то как помочь?
— Иди в мой институт разнорабочим, — посоветовал Аркадий, — а на работу можешь не ходить: года два о тебе никто не вспомнит.
— Прям так с улицы и устроиться? А на тебя сослаться можно?
— Можно, все равно забыли.
Аркадий
— А зачем она мне? — спросил Девяток яиц. — Слышал, замуж выходит за чурку.
— Она выехала из Куросмыслова раньше меня на сутки и до сих пор не добралась, — сказал Аркадий.
— Может, ограбили, а может, убили — обычное дело в дороге, — ответил Девяток яиц и ушел в подвал на репетицию.
«Дурак! — подумал Аркадий. — Почему в нашем государстве только министерство обороны выдает военные билеты, а остальные отмалчиваются? Почему министерство сельского хозяйства не выдает аграрные билеты, а министерство нефти и газа — нефтегазовые билеты? И каждого на два года — в сельское хозяйство, а оттуда — на нефтевышку! Тогда бы одним дуракам и в голову не пришло в голову исполнять задушевные песни, а прочим — слушать». Но это была мысль со злости, из арсенала Макара Евграфовича, и Аркадий сразу забыл ее, вспомнив о пропаже Победы.
Два дня он уже болтался под ее окнами, звонил через час, а толку — ноль. Никто не брался ответить ему что-либо путное: уехала — не приехала. На третий день побывки Аркадий плюнул на гордость и попросил к трубке Василия Панкратьевича, у которого черт знает что творилось на душе: дочь сгинула без вести; вместо нее Трофим нашел в почтовом ящике паспорт с запиской выслать пятьдесят рублей какой-то Оле из Перми за возврат документа; куросмысловский секретарь тоже пропал, а Червивин звонил по междугородному и громко всхлипывал, словно исподтишка его били по телу. От таких известий, да еще сезонных неудач в построении развитого социализма Василий Панкратьевич выглядел с утра покусанным собаками и чумкобольным. Поэтому он для начала обругал по-площадному Аркадия, но, когда уяснил, что тот из Куросмыслова и последним видел его дочь, пригласил на допрос, вытерев пену с губ и положив на колени «Краткий курс истории КПСС».
Итак, он сидел безутешным на табуретке, разбирая по слогам какой-то пленум, и больше всего нуждался в человеке, чьими устами можно было бы пить мед. Аркадий в его глазах таким человеком не выглядел и неожиданно оказался, потому что имел новой информации с ложку дегтя, но Василий Панкратьевич и ей обрадовался. Когда Аркадий честно рассказал о последней встрече с Победой, Чугунов рассвирепел: — Значит, этот Чекрыжников напоил мою дочь! Ну, зараза в звездочках! Когда Аркадий сказал, что чуть морду ему не набил, Чугунов ответил: — Ну и набил бы. Это Кустыму нельзя: его могут из партии попереть, а тебе чего бояться.
Когда Аркадий сказал, что не всякому действию полезно противодействие, Чугунов засмеялся:
— Скажи еще, что количество не всегда перерастает в качество! Ты в школу-то ходил?
Тогда Аркадий вспомнил рассказ Победы о том, что прикосновением
— Но Кустыму я точно морду набью, если с Победой увижу, — сказал Аркадий.
— Ты сначала дочку найди, бандит, — вспомнил Чугунов.
— Найду где-нибудь.
— А может, она у тебя прячется? — спросил Чугунов.
— Тогда бы я к вам не пришел.
— А может, ты пришел намекнуть, что Вероника с тобой и чтоб мы зря не волновались.
— Надо искать Победу, — сказал Аркадий. — Я поеду назад и буду спрашивать о ней на всех промежуточных станциях.
— А может, поехать с тобой? — подумал Чугунов. — А то вы опять устроите рай в шалаше, а мне перед Кустымом оправдываться.
— Оправдаетесь как-нибудь. — Аркадий давно усвоил правило: если хочешь, чтобы все было по-твоему, надо это все делать самому, — поэтому и отказался от компании.
— Победа больше года моя гражданская жена, — сказал он. — Я люблю ее.
— Ну и что? — спросил Чугунов. — Тракторович ее тоже боготворит.
— Мы любим друг друга бескорыстно, — продолжал Аркадий. — Это называется агапе.
— Можно подумать, Вероника с Кустымом платят друг другу деньгами! — удивился Чугунов.
— Что? — спросил Аркадий. — Что вы этим хотите сказать?
— Поезжай, поезжай, солдатик, — сказал Чугунов, подталкивая Аркадия к двери. — Я тут сам с женихами разберусь.
«Нет, — подумал Василий Панкратьевич, возвращаясь на табуретку, — ты, парень, не тот, за кого себя выдаешь. Может, ты — китайский разведчик?» — и еще раз перечитал телеграмму Червивина: «Сижу котельной беспомощный тчк спасите».
— Ну и сиди! — решил за него Чугунов…
А Аркадий перед отъездом зашел к Макару Евграфовичу, который в этот момент представлялся не человеком, а аппаратом для извержения соплей, и лежал под одеялом голодный.
— Что же, некому в магазин сходить? — спросил Аркадий.
— Мне — некому, — ответил глубокий старик. — Но у коммунальных квартир есть другое преимущество: в них редко грабят.
Аркадий сходил за продуктами через дорогу, и больному после еды полегчало. Аркадий сбегал за лекарствами на соседнюю улицу, и больной, капнув в нос, почти поправился. Аркадий распахнул окно, чтобы сквозняком выгнать микробов, и больной тотчас выздоровел.
— Как всякий хороший человек вы подобны малораспространенной болезни, — сказал глубокий старик. — Но пельмени я есть не буду: от них во рту щекотно.
— Я подобен тимуровцу-переростку, — согласился Аркадий.
— Ну как там, в армии? — спросил Макар Евграфович.
— Отдых, — ответил Аркадий. — Все заботы кончаются одним днем, и голова по ночам не болит от мыслей.
— А у меня трещит сутками, — сказал глубокий старик, вертя в руках консервную банку. — Ну какой, черт возьми, смысл писать срок хранения продукта и не ставить дату производства?! Типичный бандитизм социалистического воспроизводства!!!
«Ну, началось…» — подумал юноша.