Первые радости (Трилогия - 1)

Федин Константин Александрович

– Вы наговариваете на себя, - с оскорбленным чувством сказала Лиза, это все неверно, неверно...

– Милый друг! Вы думаете о нас лучше, чем мы заслуживаем. Это свойство юности. Но вообразите, я являюсь к прокурору, и ему докладывают: пришел актер! Актер?
– спросит он и вот этак потянет бровкой.
– Что от меня надо актеру?

– Пришел не просто актер, пришел Цветухин!
– благоговейно произнесла Лиза.

– О, - сказал Егор Павлович скромно, - вы мало знаете актеров, но я вижу, еще меньше знакомы с прокурорами.

–

Важно, чтобы поняли, что об участи мальчика известно общественному мнению, - сказала Вера Никандровна, прижимая дергающиеся пальцы к груди, и если бы вы все-таки не отказались...

– Позвольте, - воскликнул Цветухин, - общественное мнение! Но что же может быть лучше Пастухова?! Пастухов - вот это действительно общественное мнение! Надо просить Пастухова!

– Я тоже думала о нем. О вас и о нем.

– Ах, что там - обо мне! Вы представляете, как это будет, если Александр Пастухов обратится к властям: известный в Петербурге человек, о котором пишут газеты! Это не актер, это совсем другое!

– Но я боюсь, согласится ли он?

– Конечно, согласится! Он по призванию своему... ну, как сказать?.. общественный деятель и просто будет рад случаю проявить себя. Я убежден. И как замечательно!
– я его как раз жду, он обещал прийти, и мы сразу же...

Вдруг, задумавшись, Егор Павлович остановил глаза на Лизе.

– Только как это лучше сделать? Пастухов не сказал, когда придет. Если вы отправитесь к нему, то можете разминуться. Знаете, - вдруг обрадовался он, - сделаем так: вы, Вера Никандровна, пойдете к Пастухову, а Лиза останется здесь на случай, если вы с ним разойдетесь. Так или иначе, он от вас не уйдет.

Лизу напугал странно постаревший взгляд Веры Никандровны, и она не решилась возражать. Условились, что если Извекова застанет Пастухова дома (он жил неподалеку), то она не возвратится. Цветухин проводил ее заботливо и с лаской.

Принесли мороженое, немного погодя - блюдца с ложечками, и пока Цветухин домовито и увлеченно хлопотал, звеня посудой, убирая со стола все, что мешало, Лиза смотрела в окно.

По-прежнему земля источала удушающий зной, и по тонким, словно замершим в мольбе пыльным веточкам молодых деревцов видно было, как томится изнуренная природа и ждет, ждет движения, перемены. Ленивые праздничные голоса нескладно выбегали из окон - оборвавшийся смех, стук кухонного ножа, детский крик. Жара как будто обкусывала и поглощала звуки, не давая им слиться в шум.

– Все готово, пожалуйте, - сказал Цветухин.

– Мы вас очень обременяли просьбой?
– неожиданно спросила Лиза.

Она повернулась спиной к окну, и ей был хорошо виден Цветухин в сверкающей своей рубашке, перетянутый широким, в ладонь, поясом с узорчатой металлической пряжкой и карманчиком для часов. Перед ней словно блеснул брелок с надписью: "Жми, Витюша, жми!", и она улыбнулась.

– Вы смеетесь?
– сказал Цветухин встревоженно.
– Я показался вам неискренним, да?

–

Получилось, что вы не отказали нам... а можете ничего не делать. Правда?

– Вы ошибаетесь, уверяю вас! Пастухов будет гораздо полезнее в таком деле. Это - его поприще.

– Не сердитесь, - сказала Лиза, шагнув к нему, - можно вас еще попросить?

– Ну разумеется, Лиза.

– Обещайте мне сделать так, чтобы Пастухов помог Кириллу. Он вас обидел тогда, в театре. Он вел себя ужасно, ужасно. Но он совсем не такой, совсем!..

Цветухин взял ее за руку, подвел к столу и, усадив, сам сел рядом.

– Вы очень страдаете за него?
– спросил он, немного нагнувшись и заглянув ей в глаза.

Она размазывала на блюдце подтаявшее мороженое. Очень ярко она увидела на миг белую ластиковую рубашку с медными пуговками по вороту, ученический, туго стянутый ремень и пряжку, в которой играл зайчик. Потом ей опять вспомнилось: "Жми, Витюша, жми!", и она посмотрела на пояс с карманчиком.

– Он ваш жених?
– спросил Егор Павлович.

– Кто?
– быстро отозвалась она.
– Я его никогда так не называла.

Внезапно покраснев, она слегка отодвинулась от Цветухина.

– У меня совсем другой жених, - проговорила она с короткой усмешкой.

– Не может быть! Кто такой? Секрет?

– Один спортсмен.

– Спортсмен? Цирковой борец? Гимнаст? Наездник? Вы шутите!

– Почему же?

– Но это ни на что не похоже! Как его фамилия?

– Шубников.

– Шубников...
– повторил Егор Павлович.
– Шубников... Позвольте. Мануфактурщик?

– Да.

– Боже мой!

Он вскочил, отошел к окну, вернулся, постоял тихо около Лизы, всматриваясь в ее наклоненную голову, и спросил:

– Сватовство? Да?

Она молчала. Он опять сел рядом, теребя шевелюру и будто отвечая своим мыслям частым, обрывистым откашливанием.

– Послушайте, Лиза. Я, кажется, начинаю понимать. Довольно обыкновенная судьба девушки. Любовь к одному, замужество с другим, да? Не надо этого делать. Нельзя этого делать. Нельзя идти против себя. Это потом скажется, всю жизнь будет сказываться. Лучше сейчас взять на себя что-нибудь тяжелое, опасное, перенести какое-нибудь потрясение, но чтобы потом не ломать себя всегда, не каяться постоянно, когда уже все будет непоправимо. Вас принуждают, да?

– Не знаю, - сказала она.
– Это называется как-то по-другому.

– Это называется: вам хотят добра, - верно? Почтеннейший Меркул Авдеевич заботится о счастье своего чада. Ведь так? О, - с горечью засмеялся Цветухин, - о, как я хорошо вижу вашего батюшку в роли устроителя счастья своей ненаглядной дочки! Несчастья, великого несчастья!
– вскрикнул он, обеими руками схватывая руку Лизы.
– Опомнитесь, милая! Этого не должно быть.

– Этого не будет, - сказала Лиза, высвобождая руку, - если вы поможете Кириллу. Помогите ему, помогите!