Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)
Шрифт:
Однако идее Брежнева суждено пока было оставаться лишь идеей, «овладеть массами», то есть заручиться поддержкой большей части Политбюро, активно мешали Андропов и старый, но имеющий большое влияние на Брежнева, Пельше. Они имели особые и идущие вразрез с мнением генсека доводы. Часть из них — компрометирующие Медунова письма с Кубани, как они настойчиво подсказывали, от «рядовых коммунистов».
Медунов превосходно знал не только «кухню» партийной аппаратной работы, но и подноготную жизни и деятельности многих, если не всех, крупных и ответственных членов ЦК.
— Взять, например, судьбу Фёдора Давыдовича
Ему почему-то симпатичен был этот человек, и многое вспомнилось вблизи находящегося рядом (даже дыхание было слышно), внешне веселого, но как всегда, казалось Медунову, крайне наблюдательного Леонида Ильича Брежнева.
…Кулаков — лицо историческое, независимое, с собственными идеями преобразования России. Он оказался в Ставро поле по капризу Хрущева, который использовал здешние места в качестве «Сибири» для опальной кремлевской элиты. До Кулакова, например, сюда был сослан маршал Булганин, член Политбюро, премьер и еще совсем недавно постоянный спутник Хрущева в его поездках за границу. Последний факт даже послужил поводом для анекдота, что иностранные лидеры ездят в другие страны с женами, а Хрущев с Булганиным. Какова бы ни была причина высылки Кулакова из Москвы в Ставрополь, она явно не носила характера идейных разногласий с Хрущевым, скорее они были личного свойства. Ведь Кулаков сам был человеком хрущевского склада: не бюрократ, а работник, чувствующий личную ответственность за бедственное положение экономики страны и, как Хрущев, осознающий острую необходимость радикальных перемен. Стиль кулаковского правления, волевой, реформаторский, с большой долей импровизации, оказал заметное воздействие на развитие Ставрополя.
Медунов припомнил, как осенью 1964 года Кулаков принимал кремлевских заговорщиков «у себя» на юге, в Тебердинском заповеднике. Во время прогулок и за вечерним столом план переворота был выверен до последних деталей и готов к исполнению. Кремлевские гости полностью доверяли Кулакову, поскольку он числился среди жертв хрущевского самодурства и его поддержка заговора считалась сама собой разумеющейся.
И в самом деле, поддерживая практические реформы Хрущева и его примитивный, грубый демократизм, Кулаков все более приходил в отчаяние от непоследовательности и необузданной импульсивности Хрущева. К тому же, загнав Кулакова в ставропольскую глушь, тот лишил этого масштабно мыслящего человека какой-либо политической перспективы. В случае снятия Хрущева для Кулакова появлялась надежда оказаться в Москве, в центре власти, к которой он тайно стремился.
Уже через два месяца после падения Хрущева Фёдор Давыдович Кулаков, участвовавший в заговоре явно на вторых ролях, был тем не менее вызван из своей ставропольской вотчины в столицу, в Центральный Комитет на роль «главного агронома» всей страны. Так Кулакову удалось выправить тяжелый вывих, причиненный его государственной карьере четырьмя годами ставропольской «ссылки», и возобновить свою реформаторскую деятельность, где его ждали крупные удачи, неуклонное приближение к власти и, чего еще в тот момент не мог знать Медунов, трагическая смерть…
— Истина существует. Создают только ложь, — неожиданно для Брежнева вслух сказал Медунов, как бы оппонируя своим невидимым противникам.
— Сергей Фёдорович! Всё идет
— А что? И расскажу, — приободрился Медунов, польщенный вниманием генсека.
— Неужели никто тогда не возражал против этого? — развернулся к Медунову Брежнев, шутливо насупив брови.
— Еще как возражали. Я, можно сказать, был одним из первых, если не первый, кому Хрущев рассказал об этой своей дури. Хрущев отдыхал в районе Ялты и почти каждое утро звонил мне. Как вы знаете, человек он был компанейский, ему всегда нужны были слушатели или сотрапезники. И вот звонит он мне однажды утром и просит подъехать прямо на пляж, и он сразу с места в карьер: «как я посмотрю, если мы (то есть Хрущев) передарим Крым Украине?»
— А зачем? — спрашиваю я в полном недоумении.
— А затем, чтобы лучше использовать средства, отпускаемые на развитие крымских курортов, — отвечает он. — Правительство дает деньги на эти цели, а они почти все уходят на Кавказ. Мы посчитали, что Крыму достается шиш с маслом. А вот когда Украина будет иметь у себя крымские курорты, она будет относиться к этому делу ответственнее.
Я, как мог, начал возражать. Говорю, что, возможно, дело обстоит именно так, как вы говорите, Никита Сергеевич, но решить его можно более простым путем — целевым назначением определять конкретную крымскую долю в курортном строительстве.
Вопросов по развитию курортов южного берега, действительно, накопилось немало, но передача Крыма Украине их не решит. Говорил я горячо и, как мне казалось, убедительно. Но надо было знать Хрущева (Медунов выразительно посмотрел на Брежнева): чем больше вы ему возражаете, тем более он утверждается в мысли, что надо сделать именно так, как он задумал.
Возвращаюсь к себе и тут же звоню Дмитрию Степановичу Полянскому (он тогда работал первым секретарем Крымского обкома): дескать, так и гак.
— Что за глупость! — восклицает он.
— То, что глупость, я понимаю, — говорю, — но на этом настаивает Никита Сергеевич.
Задумался Дмитрий Степанович, а потом сказал:
— Ладно, я с ним перетолкую.
Знаю, что Полянский с Хрущевым говорил на эту тему не один раз, чем крайне усложнил свои взаимоотношения с украинским руководством, которому очень хотелось иметь в своем распоряжении такой лакомый кусок, как южный берег Крыма…
Брежнев внимательно выслушал рассказ Медунова, произнеся в конце загадочную фразу — то ли утверждение, то ли вопрос:
— А вот и попробуй теперь исправить положение, если сам Громыко не может разобраться?!
Медунов прекрасно знал, что подобные просьбы «рассказать что-либо» были пробой ума для испытуемого, тестом не только на зрелость, но и на искренность. И он, хорошо зная отношение Брежнева к Хрущеву, без утайки, пользуясь случаем, рассказал всё, как помнил.
15
Повторюсь и в который раз скажу: Медунов многомерен.
Его личность вызывала жгучий интерес, прежде всего средств массовой информации, и в период активной деятельности, и когда он был в отставке, то есть пенсионером. Смею утверждать, что и после ухода из жизни к его яркой и в то же время драматической фигуре будет проявлено не меньшее, а, возможно, еще большее внимание.