Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)

Салошенко Виктор Николаевич

С какими мыслями уходил из жизни «хозяин» Кубани, о чем думалось ему, когда он завершал свой многотрудный, наполненный житейскими и политическими страстями путь?

Наверное, это о таких, как он, пророчески писал великий Шекспир:

Кто высоко стоит, тот знает грозы И, падая, ломается в куски.

А теперь давайте вслушиваемся и возьмем на веру каждое слово Сергея

Фёдоровича Медунова. Право, он это заслужил всей своей долгой и по — особому трудной жизнью.

— Я не хочу ни перед кем оправдываться. Но я не сломал ни единой праведной судьбы. Если пересчитать мой трудовой стаж на рабочие часы, он будет минимум в полтора раза больше всей моей жизни, а мне без малого восемьдесят.

Я хочу задать лишь один вопрос нынешним властям: почему вы с такими ссорами делите то, что построили мы? Считаете, что мы делали плохо, постройте лучше. Я первый вам в пояс поклонюсь. Конечно, я человек той системы, многое отдал ей, и меня, как и тысячи таких людей, переделать сложно. Хотя, безусловно, многое сейчас вижу другими глазами. Да и раньше видел, что многое делалось не так, что кризисные явления в стране и партии требовали разрешения. Но разве такими методами, как это сделал Горбачев?

СЕРГЕЙКО

— У этого человека лошадиная работоспособность и характер, что железо.

И. М. Жиганов

1

В ряду маститых первых секретарей сельских райкомов партии, «переживших» правление Полянского, Матюшкина, Воробьева, Золотухина, Медунова, Воротникова, Полозкова и оставивших глубокий след в преобразовании вверенной им территории с немалым населением, был Василий Петрович Сергейко, первый секретарь Ленинградского райкома КПСС.

Как-то Медунов, собрав членов бюро крайкома партии, поставил задачу: «Все в районы, на уборку сахарной свеклы…» Мне «достался» Ленинградский район, крупный производитель сахарной свеклы на Кубани, знаменитый во многом благодаря именно Сергейко.

Первый райкома партии нервно ходил по просторному вестибюлю колхозного Дома культуры, где поздним вечером, практически ночью, собрался районный актив: председатели хозяйств, главные агрономы, бригадиры, механизаторы, в общем, всё и вся, связанные с уборкой, хранением и переработкой свеклы.

На дворе была непогода, почти беспрерывно лил дождь, и сахарная свекла — грязные от прилипшей земли крупные корнеплоды, сваленные в кагаты, огромные напоминающие острые крыши домов кучи — намокала и кое — где начинала портиться. Значительная площадь оставалась еще не убранной. Ситуация была критической: урожай выращен богатырский — по 400 центнеров с гектара — а взять его и сохранить было чрезвычайно сложно.

Я мчался в Лениградку в автомобиле, стараясь не опоздать на чрезвычайный сбор, и под шум густого и затяжного осеннего дождя пытался представить нашу встречу, оценить состояние Сергейко, вообразить размеры разыгравшейся стихии и, самое главное, определиться с собственной ролью в этой непростой ситуации.

По

сути дела, мне предстояло, как представителю крайкома партии, принародно учить уму и разуму самого Сергейко, абсолютного знатока сельского хозяйства и крупного организатора, подсказывать пути выхода из критической ситуации, объяснять людям, как действовать, воодушевлять их. Это не первичная комсомольская организация, не районная комсомольская конференция, где я чувствовал бы себя в своей тарелке и где слово первого секретаря крайкома комсомола действительно было весомо. Здесь другая степень ответственности и профессионализма. И, уже подъезжая к Дому культуры, я вдруг испытал робость и понял, что мне не хочется выходить из машины и идти к людям. Я, в самом деле, не знал, как вести себя и что говорить, тем более в присутствии Сергейко.

— Здравствуйте, — деловито и сухо поздоровался Сергейко.

Рука была сильной, ладонь широкая, два пальца, поврежденные травмой, прижаты к ладони. Много раз я пожимал эту руку, встречаясь с Сергейко на активах, совещаниях, партийных пленумах, и всегда обращал внимание на два прижатых к ладони пальца. Однажды мне даже захотелось подражать Сергейко, и я, поджав два пальца, некоторое время подобным образом здоровался с друзьями и знакомыми. Мне казалось, что так необычно, пусть даже это вызвано ранением, травмой, подает руку только оригинальный и сильный человек, не признающий сантиментов.

— Люди собрались, можно начинать, — сказал Сергейко и прошел вперед.

Я шел следом и видел, как тяжело он ступал. Плечи были расправлены, темно — серый просторный пиджак ладно сидел на его основательной крестьянской фигуре, седеющая крупная голова немного была наклонена.

Зал был полон, и даже в проходах стояли люди, многие из них теребили намокшую одежду, пытаясь отлепить её от тела.

— Товарищи! — уверенным и несильным голосом сказал Сергейко. — Мы собрались на чрезвычайное районное совещание, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с уборкой сахарной свеклы.

Сергейко высоко поднял голову и, цепким взором окидывая зал, вдруг подытожил:

— У кого какие будут вопросы, предложения?

В зале установилась необычайная тишина и было слыш но, как по крыше барабанил дождь и где-то динамик передавал легкую танцевальную музыку.

— Пусть товарищ из Краснодара скажет! — раздался голос из середины зала. — Что нам говорить, всё уже пробовали. Может он знает, как остановить дождь?

Люди зашевелились, толкая друг друга локтями, раздался негромкий смех, и Сергейко, спохватившись, сказал:

— Да, я не представил вам товарища из бюро крайкома партии… Прислал Медунов.

При слове «Медунов» зал затих в напряженном ожидании.

— Господи! Да не Медунов же я, в самом деле, а его представитель, — подумал я, — и говорить-то что?!

Пятьсот пар глаз в упор рассматривали меня, мысленно прикидывая мои потенциальные возможности, даже, насколько я почувствовал, пытались в короткой и решающей встрече определить характер: сильнее или все же слабее Сергейко?