Первые
Шрифт:
с чувством запевает Жанна. Все подхватывают.
Проведемте ж, друзья, Эту ночь веселей! Пусть студентов семья Соберется тесней!Через несколько дней Жанна и Анюта уехали. Жанна — в Лейпциг: еще в Петербурге она узнала, что именно там в университете высоко поставлено преподавание юридических наук. Путь Анюты лежал в Париж.
ГЛАВА XX
Город жил напряженно.
Это воззвание Международного товарищества рабочих.
В Женеве объявлена стачка. Строительные рабочие, кирпичники, штукатуры, маляры живут в невыносимых условиях. Они работают по двенадцать часов и влачат жалкое, полуголодное существование.
Международное товарищество рабочих пыталось вести переговоры с хозяевами, посылало письма. Но хозяева хранили презрительное молчание.
Тогда вопрос о положении рабочих был вынесен на всенародное обсуждение. Афиши со статьями, написанными умно и ярко, имели огромный успех у населения. Теперь-то хозяева не посмеют отмалчиваться!
И действительно, через несколько дней рядом с афишами рабочих появились афиши предпринимателей. Нет! Хозяева не хотели идти на уступки. Они не желали вести переговоры с Интернационалом и грозили локаутом!
На другой день огромные афиши призывали всех женевских рабочих на собрание.
Вечером на улице появились синие блузы. Со всех сторон рабочий люд стекался в Тампль Юник.
Лавочники испуганно запирали свои магазины. Из-за занавесок окон боязливо выглядывали обыватели.
На шпиле Тампль Юник реет красное знамя Интернационала. Огромный зал не может вместить всех желающих. Люди заполнили коридор, стоят у окон, у дверей, вокруг здания. Каждый чувствует, что не когда-то, а сейчас, в эти дни, предстоит жестокая схватка с капиталом. Все, что они не раз слышали на собраниях, теперь стало делом жизни. Только сплочение, железная выдержка могут принести им победу.
Один за другим выступают ораторы.
— Нам предстоит борьба. Но мы не одиноки. Через океаны и горы, несмотря на все препятствия, нам помогут братья по труду. В этом великая сила нашего союза, нашего Интернационала.
— Хозяева думают нас задушить. Не выйдет. Нужно только крепко держаться друг за друга. Всем строителям, как один, бросить свою работу. А часовщикам и ювелирам, тем, кто не участвует в стачке, помочь бастующим.
— На вокзале и пристанях выставим пикеты. Чтобы не пропустить рабочих, которых хозяева попытаются нанять в других городах. Объясним товарищам положение и убедим их вернуться домой.
— Мы — не рабы. Почему на кирпичном заводе силой заставляют работать? Рабочих не выпускают с завода. Там и ночуют. А когда мы подошли к воротам, стража наставила на нас ружья. В нас полетели камни.
Лиза Томановская вместе с Наташей Утиной и еще несколькими русскими сидит недалеко от трибуны. Она уже полгода как в Женеве, не раз бывала на рабочих собраниях, но еще никогда не видала такого многолюдного,
Лиза горит желанием помочь стачечникам.
— Нам нужно побывать в семьях, поговорить с женщинами, — шепчет она Наташе.
— Непременно. И в организации общественной столовой для стачечников мы тоже примем участие.
Собрание кончилось поздно. Для руководства стачкой был избран комитет, куда вошел и Утин.
— Не забудь завтра в десять часов в кафе, — напоминает Наташа Лизе, прощаясь.
Лиза идет домой, в свою небольшую комнату, которую она занимает в Северном отеле, на берегу Женевского озера.
В комнате чисто, уютно. Кровать застлана белоснежным покрывалом. Стол, диван, этажерка с книгами. На стене, против кровати, висит портрет Натальи Егоровны, написанный маслом. Лиза привезла его с собой из Петербурга, из большой гостиной дома на Васильевском острове.
Лиза подходит к портрету. Как-то там живется матери одной в Волоке? Конечно, тоскует. Лиза всматривается в родное лицо, и ей видится в глазах Натальи Егоровны печаль и упрек.
«Я не могла иначе, пойми», — мысленно говорит она матери.
Лиза вспоминает усадьбу в Волоке, старинный парк вокруг и тихую речку.
Как хорошо там бывает ранней весной, когда в воздухе пахнет терпким запахом набухающих почек и талой водой! Кругом бегут ручьи, и по утрам река окутана белым легким туманом. Но вот туман понемногу рассеивается, блеснуло солнце и загорелось все вокруг, заиграли капельки росы на траве и кустах, бронзовые блики легли на высокие сосны. Ранней весной в лесу просторно, как в храме с колоннами.
Потом весна вступает в свои права. Начинается буйное цветение. Березы покрываются нежной листвой, и сад стоит в бело-розовой кипени. А ветки сирени стучатся прямо в окно.
Лиза любила рано утром по росе тихонько убегать на луг за ромашками. Слушать свирель пастуха, мычание коров и негромкое позванивание колокольчиков. Притаившись в лесу, смотреть, как прыгает с ветки на ветку рыжая белка. Следить за полетом стрекоз.
Хорошо в Волоке и летом, в ясные погожие дни, когда в речке вода, как парное молоко. И осенью, когда лес стоит в радужном разноцветье. Хорошо и привольно…
Но счастлива Лиза только здесь, в Женеве. Здесь она нашла свою дорогу, своих единомышленников и дорогих сердцу друзей.
Они часто собирались вместе, то в кафе, то в Тампль Юник, то на квартире у Утиных.
Говорили о революции, о делах Интернационала, о событиях на родине, читали и разбирали книги.
Они все сходились на том, что революцию надо подготавливать, поднимая политическое сознание трудящихся. Что в России тоже необходимо создавать рабочие союзы и крепить единство с пролетариями Запада.
Они были ярыми противниками Бакунина, который не придавал значения политической пропаганде и считал, что революцию можно сделать сразу, взбунтовав народ. Нет, это опасный путь. Он поведет ко многим бессмысленным жертвам и только отдалит желанную цель.
Расстелив постель, Лиза берет с этажерки книгу. Здесь, рядом со стихами Пушкина, Лермонтова, Некрасова, стоят «Энциклопедия философских наук» Гегеля, «К критике политической экономии» Маркса.
Лиза снимает с полки томик стихов Гейне. Она любит стихи великого немецкого поэта.