Первые
Шрифт:
Наше настойчивое желание иметь Вас нашим представителем объясняется тем, что Ваше имя вполне заслуженно почитается русской студенческой молодежью, вышедшей в значительной своей части из рядов трудового народа. Эта молодежь ни идейно, ни по своему социальному положению не имеет и не желает иметь ничего общего с паразитами привилегированных классов, и она протестует против их гнета, борясь в рядах народа за его политическое и социальное освобождение. — Воспитанные в духе идей нашего учителя Чернышевского, осужденного за свои сочинения на каторгу в Сибирь в 1864 г., — мы с радостью приветствовали Ваше изложение
Примите, гражданин, от имени всех наших братьев выражение нашего глубочайшего уважения».
Так писали Утин и его друзья Марксу. С нетерпением они ждали ответа.
Они собирались каждый день. Подробно обсуждали свою программу и пути ее осуществления. Намечали темы статей для «Народного дела». Занимались женевскими вопросами.
Настроение у всех было бодрое. Еще бы! Стачка в Женеве победила. Хозяева сдались. Рабочий день был уменьшен, жалование прибавлено.
Стачка имела резонанс во всей Европе. Из Парижа, из Лондона, из Лиона шли деньги бастовавшим женевцам. А вскоре вспыхнули стачки во Франции. И женевцы делали сборы братьям по классу.
Авторитет Интернационала возрос, необычайно. Рабочие массами вступали в свое Международное товарищество. Молодые и старые спешили в Тампль Юник, чтобы послушать оратора или в одной из боковых комнат заняться с преподавателем историей, арифметикой или географией. Затаив дыхание, они слушали про строй, где орудия производства будут принадлежать народу и не будет различий сословий, рас и национальностей. Они теперь убедились, как можно побеждать, если крепко держаться друг за друга.
Впервые возникла секция в деревнях, окружавших Женеву. Это была секция кирпичников.
За время стачки Лиза Томановская особенно подружилась с Катей Бартеневой. Им как-то все больше приходилось вместе выполнять поручения.
Лизе нравился спокойный, твердый характер Кати. Ее внимательный, чуть с насмешинкой взгляд больших карих глаз. Умение говорить с людьми.
Лиза была более порывистой, горячей, и она всегда удивлялась и немного завидовала людям спокойным, уравновешенным.
Несмотря на то, что Катя была дочерью помещика, внучкой генерал-губернатора Восточной Сибири, детство ее протекало в обстановке небогатой. Имения у родителей не было. Пять крепостных слуг — вот все достояние отца.
Катя вспоминала, как ей перекраивали старые платья, как в доме экономили каждую свечу.
Отец — Григорий Семенович Броневский — был человеком просвещенным и свободолюбивым. Он рассказывал детям о декабристах, о ссыльных поляках, читал «Горе от ума», стихи Рылеева.
Когда Кате исполнилось одиннадцать лет,
Катя пристрастилась к чтению. Позднее она увлеклась сочинениями Чернышевского, Писарева, Добролюбова. Она бывала на студенческих собраниях, в революционных кружках.
Подпоручик Виктор Бартенев, с которым познакомилась Катя, тоже участвовал в революционных кружках. В знак сочувствия к восставшим полякам он вышел в отставку.
Кате было двадцать лет, Виктору Бартеневу двадцать пять, когда они поженились. Вскоре после женитьбы Катя получила в наследство от родственников четыре имения. Теперь Бартеневы были богаты. Однако это ничего не изменило в их мировоззрении. Они по-прежнему горячо сочувствовали свободолюбивым идеям. Всю свою землю Бартеневы безвозмездно отдали крестьянам. И уехали за границу искать пути для революционной борьбы.
Они не сразу разобрались в тех группах и течениях, которые существовали среди русских эмигрантов. Бакунин увлек их своими революционными фразами, своим авторитетом. Бартеневы вступили в бакунинский «Альянс» [2] . Но вскоре вышли из него, как и многие другие. Александр Данилович Трусов тоже вначале был сторонником Бакунина, пока не разглядел пустозвонство и вред анархистских идей.
— Я думаю, Маркс будет рад созданию нашей секции, — говорит Катя Лизе.
— Я тоже верю — он согласится быть нашим представителем.
2
«Альянс» — союз.
Они спешат к Утиным узнать, не получено ли письмо.
— Вчера мне мама прислала весточку. Спрашивает, почему я в Женеве живу одна, не с Михаилом Николаевичем, — говорит Лиза.
— Разве она не знает, что брак фиктивный?
— Нет. Зачем ей говорить? Она будет переживать. Хотя, может быть, она догадывается.
— Да, это верно. Родители не всегда могут нас понять. Скажи, Лизок, а ты никого еще не любила?
Какая-то тень, словно облачко, скользнула по лицу Лизы.
— Нет, — сказала она задумчиво, как бы больше самой себе. — Это не была любовь. Так, увлечение. Любовь — это что-то большое. Когда мысли, и взгляды, и чувства — все едино. Когда жить не можешь без этого человека. Тогда приходит счастье.
— Если говорить о личной жизни. А вообще, когда я думаю о счастье, я вспоминаю Писарева. Помнишь, он сказал: «Счастье состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой без колебаний, безраздельно посвятить всего себя».
— Это очень верно, — откликнулась Лиза. — Я вижу счастье в борьбе. Но знаешь, многие из людей интеллигентных увлекаются идеями, а делать ничего не делают. Де-мол сочувствую, а жить хочу без волнений, жизнь ведь одна. Порой бывает трудно вылезть из собственной шкуры, расстаться с привычками. И тогда…
— Скорей! Письмо из Лондона! — слышат они откуда-то сверху звонкий голос. Высунувшись из окна третьего этажа, Наташа кричит и машет письмом. Лицо ее светится радостью.
Катя и Лиза взбегают по ступенькам. Навстречу им идет почтальон.
У Утиных уже все в сборе.
— Только что получили. Еще не вскрыли — я увидела вас в окно, — говорит Наташа.
— Лиза, читайте вслух. У вас дикция хорошая, — говорит, улыбаясь, Николай Исаакович. Видно, он волнуется, хотя старается быть спокойным.