Первые
Шрифт:
— Как здесь много книг! Вашей библиотеке позавидует любой русский.
— Это мне присылали русские друзья. Ваш язык не легкий. Он ведь сильно отличается от германских и романских языков. Но результат стоит усилий. Я могу в подлиннике прочесть ваших великих писателей и вашего Чернышевского. Это замечательный мыслитель.
Его произведения поражают силой и глубиной мысли. Его политическая смерть — большая потеря не только для России, но и для всего мира.
Маркс снимает с полки книгу Флеровского «Положение рабочего класса в России», о которой он писал Русской секции.
— Я
Маркс показывает «Лизе абзац о том, что в России рабочий день длится более четырнадцати часов и даже дети на многих фабриках работают по шестнадцать часов.
— «Ярославский статистический комитет нашел образцовым положение рабочих на фабриках, где мужчины, женщины и дети работали по четырнадцать с половиной часов в сутки и жили в казармах!» — Читает Маркс по-русски. — При этом заработная плата такова, что не хватает денег даже на продукты питания. А промышленные товары рабочий может купить в год на сумму от одиннадцати до четырнадцати копеек. Это же крайне низкий уровень! По подсчетам Флеровского, праздничное платье женщина из рабочей семьи может сшить раз в двадцать лет! — с возмущением говорит Маркс.
Лиза берет в руки книгу Флеровского. Она вся испещрена пометками Маркса. Подчеркивания с левой и с правой стороны то волнистой линией, то прямой. Восклицательные и вопросительные знаки, надписи на русском, немецком, французском языках.
— Мы тоже в Русской секции изучали книгу Флеровского, — говорит Лиза. — Василий Васильевич Верви — такова его настоящая фамилия — очень серьезный публицист. Он долго и кропотливо собирал статистические данные. И сам видел жизнь. Он ведь неоднократно подвергался арестам и ссылкам. Жил в Сибири, на окраинах России. Русская действительность очень тяжела.
Лиза уже совсем оправилась от смущения. С каждой минутой она проникалась все большей симпатией к Марксу. Этот непринужденный тон разговора. И то, что Маркс любит стихи. И как он старательно выговаривал каждое русское слово, не стесняясь переспрашивать Лизу. Все было так по-человечески тепло и просто. И Лизе казалось, что они знакомы много лет.
Лиза рассказала Марксу про поездку Бартеневой в Россию и о ее впечатлениях. Про стачку на Невской бумагопрядильной фабрике.
— А русские крестьяне? Как они живут? — говорит Лиза, и перед глазами у нее возникает как будто давно забытая и все же никогда не забываемая картина, призрак далекого детства: на коленях плачущая мать и мужики с вилами и топорами…
— Здесь я могу многое вам рассказать, — вздохнув, продолжает Лиза.
Она обрисовывает крестьянскую жизнь так ярко, с такими подробностями, что Маркс спрашивает:
— Вы, наверно, видели все это своими глазами?
Потом они говорят о том, как нужно построить пропаганду в России, о работе Русской секции, о международном рабочем движении.
— Я убежден, что именно в России неизбежна и близка грандиознейшая социальная революция, —
Они помолчали.
— А знаете, — сказала Лиза, — ваш «Капитал» перевернул многое в сознании русских революционеров.
Маркс улыбнулся.
— Когда в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году вышел мой «Капитал», я вскоре получил предложение из России о его переводе и издании. Это было для меня неожиданностью и огромной радостью. И это показательно. Россия будет первой страной, переиздавшей «Капитал». «Капитал», — он задумался, — это дело всей моей жизни. В основе его большой фактический материал.
Маркс подходит к шкафам, к столу, достает то одну, то другую книгу, показывает Лизе журналы, выписки из газет. Он находит все безошибочно и быстро, и Лиза убеждается, что тот беспорядок в книгах, который показался ей сначала, на самом деле для хозяина является строгим порядком.
— Работа над «Капиталом» еще не закончена. Но и то, что сделано, могло быть осуществлено только благодаря жертвам со стороны моей дорогой семьи и моих лучших друзей. Я познакомлю вас с Фридрихом Энгельсом. Это замечательный человек, — говорит Маркс.
— Конечно, можно было бы жить безбедно. Адвокатская карьера могла давать средства к существованию. Но я всегда говорю себе: надо быть скотом, чтобы повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре. Вы ведь тоже в Русской секции живете по тем же принципам, что и я. Мне говорили, что Утин — блестящий филолог. А вот вы, я слышал, княжна, — смеется Маркс.
Лиза тоже смеется. Она хочет сказать, что не совсем так, ее род уже не чистый, «подпорчен».
В это время открывается дверь и в комнату вбегает черноглазая девочка, похожая на Маркса.
— Это моя младшая дочь, Элеонора, — говорит Маркс. — Познакомься, Тусси, — обращается он к дочери.
Девочка сделала церемонный поклон.
— Кво-Кво — китайский принц, — и тут же расхохоталась.
— Кво-Кво, она же Тусси, она же карлик Альберих, — смеясь, сказал Маркс.
— Мавр, — сказала Тусси, — мама и Ленхен приглашают вас к столу.
— Хорошо. Передай маме, что мы сейчас придем. Только закончим разговор.
— О, я знаю. Ты ведь заговоришься и забудешь. Лучше иди сразу.
— Что ж! Ты, как всегда, права. Мы за столом успеем наговориться, — сдается Маркс, приглашая Лизу в столовую.
За столом хлопотала жена Маркса. Несмотря на годы, несмотря на лишения, она была еще очень хороша собой. Матово-белое удлиненное лицо. Темные дуги бровей. Большие карие глаза, светившиеся лаской и вниманием. Только несколько оспинок на лбу напоминали о недавно перенесенной тяжелой болезни.
— Знакомься. Это Элиза Томановская из России. Помнишь, нам писал Беккер… — сказал Карл.