Первые
Шрифт:
— Нами арестована ваша жена. Если вы не скажете, где скрываются ваши друзья, ей придется несладко.
Жаклар вздрогнул. «Аннет, неужели и ты попала в руки палачей! Дорогая, любимая… Надо выдержать!»
— Ты будешь наконец отвечать, коммунарская морда! — кричит раздраженно полицейский. — Ничего, мы тебе развяжем сейчас язык! Мы вам покажем коммуну!
Входят два солдата. С Жаклара срывают одежду и привязывают его к скамейке.
Раз! Свистит железный прут, шомпол, которым прочищают ружья. Жгучая боль пронизывает тело.
Два! Жаклар
Три! Выдержать во что бы то ни стало!
Четыре! Мысли начинают путаться.
Пять, шесть! Он слышит страшный крик. Жаклар напрягает остатки сознания. Кто это кричит? Неужели он? Нет, нет, он сумеет собрать всю свою волю! Больше они не услышат от него ни звука.
Удары, еще удары… Он теряет сознание.
Жаклара обливают холодной водой.
— Будешь говорить?!
Жаклар молчит. Удары, снова удары…
Жаклар очнулся на каменном полу. Сколько прошло времени с тех пор? Час, два, сутки? Он не помнит. Сознание медленно возвращается. Вокруг — никого. Наверное, его бросили в одиночку.
Жаклар попробовал пошевелить рукой и застонал от боли. Пить, как хочется пить! С трудом он поворачивает голову и вдруг видит на полу в другом углу кружку. Может быть, там есть хоть капля воды! Но как это недосягаемо далеко…
Нечеловеческим усилием Жаклар переворачивается на живот и потихоньку ползет. Наконец кружка в его руках. Вода! Там есть вода! Запекшимися губами Жаклар жадно припадает к краю кружки. Он выпивает все до дна и снова впадает в забытье.
Он видит сон. Весна. Цветут каштаны. Солнце плещется в волнах Сены. По берегу легкой походкой идет девушка в белом платье, и ветер развевает ее волосы цвета спелых колосьев. Жаклар подходит ближе и вдруг узнает — это его Аннет, и платье на ней то, его любимое, в котором она тогда была в Булонском лесу. Аннет улыбается и машет ему рукой. Он так спешит к ней, остается всего несколько шагов…
Неожиданно все вокруг меняется. Налетает ураган. Небо заволакивается черной тучей. Рушатся мосты. Пылают здания. Откуда-то бегут версальские солдаты.
— Уходи! Они тебя схватят! — волнуется Жаклар.
И вдруг он видит, что это совсем не Аннет. Сама Франция, Марианна, истерзанная, полуобнаженная, со связанными назад руками, идет сквозь дым пожаров, и ноги ее по колена в крови. А сбоку от нее карлик Тьер беснуется, надрывается.
— Взять ее! Расстрелять! — кричит он солдатам.
Но женщина метнула грозный взор на Тьера — и вот уже нет Тьера, исчез.
Вокруг безбрежное море. Жаклару кажется, что он на корабле. Серебряные паруса блестят на солнце. Корабль качается на волнах. Ветер крепчает. Высокие водяные валы с гребешками белой пены обрушиваются на палубу. Корабль кидает из стороны в сторону. «Качает его, но он не тонет!» — вспоминает Жаклар с детства знакомые слова, эмблему великого города.
— Нет, не утонем! — шепчет он. — Коммуна будет жить в веках!
Скрипит дверь на ржавых петлях. Входит тюремщик и ставит перед Жакларом миску жидкого супа. Бросает
— Передача, — говорит он.
Жаклар приоткрывает опухшие веки. Пакет? Но как могли переслать? Ведь ему передачи запрещены. И от кого? Может быть, Аннет на свободе? Или это Манж?
Преодолевая боль, он тянется к пакету. Развертывает. Булка, колбаса и кусок пирога. Нет, есть он не хочет. Может быть, потом…
Вдруг у него неясно мелькает какая-то мысль. Он поспешно хватает булку, крошит ее на мелкие кусочки. Но там ничего нет. Разламывает пирог… В начинке едва заметный клочок свернутой папиросной бумаги! На нем всего несколько слов:
«Анюта вне опасности. Принимаем меры к твоему спасению.
С.».
Анюта вне опасности! Каким сильным он сразу себя почувствовал! Теперь ему ничего не страшно. Эта записка от Софы. Она и Владимир, наверно, помогли Анюте, остаются сейчас здесь для него, рискуя своей свободой и жизнью. И хотя вряд ли они смогут что-то сделать, как хорошо иметь таких друзей, искренних, преданных, настоящих.
Раз в день на полчаса узников выводят на прогулку. Они идут гуськом, друг за другом, с заложенными за спину руками.
— Ну, ты, пошевеливайся, что отстаешь! — Часовой приблизился к Жаклару, толкнул.
Ну что ж, дело привычное. Но что это? Или ему показалось? Как будто часовой что-то положил ему в карман арестантской куртки. Жаклар опускает руку, но тут же вспоминает, что этого делать нельзя.
В первый раз за все время он не может дождаться конца прогулки. Но вот он в камере. Записка.
«В это воскресенье тебе разрешат свидание. Зайди в уборную. Там за перекладиной будет лежать костюм и бритва. Побрейся, переоденься. В кармане пропуск на выход. У ворот будут ждать. Часовому Тишару можно верить».
Он вдруг почувствовал слабость. У него закружилась голова. В воскресенье? Какой же сегодня день? Он в тюрьме уже больше трех месяцев и совсем потерял счет времени. Сейчас он узнает, постучит к соседу…
Воскресенье. Пять часов вечера. Начинается впуск родных. Свидания происходят в тюремном дворе.
Жаклар ждет. Он то садится, то вскакивает, шагает по камере, прислушивается у двери.
Топот тяжелых сапог по коридору. К нему… Гремит замок в соседней камере. Тишина. Опять шаги. И снова — мимо. О, наверно, не удалось! Наверно, раскрыли…
Но вот: «Жаклар, на свидание. Живо!»
Жаклар выходит во двор. Здесь возле заключенных стоят их родственники, друзья. Рядом расхаживают часовые.
— Мне нужно в отхожее, — говорит Жаклар, схватившись за живот.
Одних арестованных туда не пускают. Часовой идет вместе с Жакларом и становится у двери. Но это тот, кому можно доверять!
Через четверть часа чисто выбритый, изящно одетый молодой человек, видимо, окончив свидание с арестованным, прошел через ворота тюрьмы, сдав пропуск на имя Ковалевского Владимира Онуфриевича. У ворот тюрьмы он сел в поджидавшую его коляску и уехал.