Первый человек в Риме. Том 1
Шрифт:
– Войдите! – крикнул Марий, обрадованный, что можно прекратить бесполезный разговор.
Вошел маленький доктор-грек, Афенодор из Сицилии.
– Господин, ваша жена хочет видеть вас, – сказал он Марию. – Полагаю, будет лучше, если вы придете.
Сердце Мария ушло в пятки.
– Она… она? – Цезарь вскочил в замешательстве.
– Нет, нет! Успокойтесь, господин. Все хорошо, – сказал врач.
Гай Марий никогда еще не присутствовал при родах. Бестрепетно взирал он на убитых и искалеченных в бою – в конце концов, Фортуна вольна и с ним обойтись столь же жестоко; все они – и соратники,
Тем не менее, войдя в комнату роженицы, он постарался делать вид, что ничего не происходит. Юлия еще лежала в кровати. Родильный стул, на который ее усадят в завершающей стадии родов, стоял в углу, под покрывалом, так что Марий и не заметил его. Гай был рад, что Юлия не выглядит измученной. Она даже улыбнулась мужу и простерла к нему руки.
Он поцеловал ей руки и глухо спросил:
– С тобой все нормально?
– Конечно… Просто роды будут долгими, так мне сказали. И крови выйдет много. Но пока беспокоиться не о чем.
Ее лицо исказилось от боли, она вцепилась в руки мужа с силой, какой он в ней и не подозревал. Через минуту она ослабила хватку.
– Просто хотелось увидеть тебя, – продолжала она, как ни в чем не бывало. – Можно я буду время от времени смотреть на тебя? Или тебе будет слишком трудно присутствовать при…
– Я готов не разлучаться с тобой ни на минуту, – сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее над бровью – там, где ко лбу прилипла прядь волос. Волосы были влажны, как и ее кожа. Бедная, милая Юлия!
– Все будет хорошо, Гай Марий, – сказала она, отпуская его руки. – Постарайся не слишком переживать. Я знаю: все будет хорошо. Папочка все еще с тобой?
– Да.
Повернувшись, он неожиданно наткнулся на свирепый взгляд Марции, стоявшей в стороне в окружении трех старых повитух. О, боги! Это был взгляд женщины, которая никогда не простит, что он посмел жениться на ее дочери! – Гай Марий, – Юлия окликнула его у двери.
Он обернулся.
– Астролог здесь? – спросила Юлия.
– Еще нет. За ним послали.
Сын Мария родился сутки спустя. Это едва не стоило Юлии жизни, но ее желание выжить оказалось сильнее смерти. Доктора сноровисто орудовали тампонами; кровотечение уменьшилось, а затем и вовсе прекратилось.
– Он сделается знаменит, повелители, жизнь его будет наполнена великими событиями, – сказал астролог, профессионально выпячивая добрые предзнаменования и умалчивая о дурных в угоду родителям новорожденного.
– Значит, он выживет? – оборвал его Цезарь.
– Обязательно, господин. Он займет высший в стране пост! Вот, смотрите – так написано в его таблице, – длинный, перепачканный углем палец уткнулся в одну из клеточек хитрого чертежа.
– Мой сын станет консулом, – гордо отметил Марий.
– Обязательно, – подтвердил астролог. И добавил: – Но не столь великим человеком, как его отец.
Это обещание понравилось Марию еще больше.
Цезарь наполнил два бокала лучшим фалернским, не разбавляя его водой, и подал один из них зятю. Цезарь был счастлив и горд.
– За
Таким образом, когда в конце марта консул Квинт Цецилий Метелл с Гаем Марием, Публием Рутилием Руфом, Секстом Юлием Цезарем, Гаем Юлием Цезарем-младшим и четырьмя обещанными ему легионами отправлялся в Африканскую провинцию, Марий мог трогаться в путь со спокойной душой, зная, что жена его и сын – вне опасности. Даже суровая теща соизволила теперь разговаривать с ним!
– Поговори с Юлиллой, – сказал он Юлии перед отъездом. – Твой отец беспокоится…
Гордая сыном – на редкость крупным и здоровым малышом – Юлия могла сетовать лишь на одно: она еще недостаточно окрепла, чтобы проводить Мария на пристань и побыть с ним там еще несколько дней, пока снаряжают суда.
– Ты имеешь в виду то, что она голодает? – спросила Юлия, устраиваясь поудобней в объятиях супруга.
– Ну, я не знаю ничего, кроме того, что говорил твой отец, а из него много не выжмешь, – сказал Марий. – Ты же знаешь: меня не интересуют молоденькие девицы.
Юлия улыбнулась: муж и правда думал о ней всегда как о ровеснице, хотя она и ненамного старше Юлиллы. Приятно, когда мужчина считает себя ровней…
– Я с ней поговорю, – обещала Юлия, подставляя лицо для поцелуя. – Ах, Гай Марий, какая жалость, что я еще не вполне здорова! А то мы бы уже сейчас позаботились о братике или сестричке для маленького Мария…
Но прежде чем Юлия собралась поговорить с сестрой, до Рима дошли вести о германцах. Горожан объяла паника.
С тех пор, как столетия назад галлы вторглись в Италию и едва не одолели терпевших поражение за поражением римлян, Италия жила под угрозой нашествия варваров. Диких соседей удерживало лишь то, что италийские племена решили связать свою судьбу с Римом и союзники постоянно держали крупные войска вдоль тысячемильной македонской границы, между Адриатикой и Фракийским проливом. И то, что Гней Домиций Агенобарб наголову разбил армии всех племен, от союзнических границ до самых Испанских Пиринеев и покорил тех, кто жил по берегам Родана; вот уже десять лет как и они влились в римскую армию.
Лет пять галлы и кельты оставались пугалом для римлян. Но затем силу набрали германцы. По сравнению с ними кельты и галлы уже не казались варварами. Страшило не то, что о германцах известно, а то, о чем римлянам было неведомо. В консульстве Марка Эмилия Скавра германцы исчезли так же внезапно, как до того появились. Потом снова явились в консульство Гнея Папирия Карбо, нанесли удар по многочисленной и хорошо обученной римской армии и снова исчезли, будто их и не было. Это было выше понимания италийцев. Почему в тот момент, когда разгромленная Италия беспомощна, будто женщина в сожженном городе, германцы поворачивают назад и исчезают, как к полудню исчезает туман над рекой? Зачем тогда устраивать набег? Но ведь повернули обратно, исчезли. Словно являлись лишь для того, чтобы годы спустя после разгрома римской армии оставаться для римлян чем-то вроде Ламии-страшилища, которым няньки пугают непослушных детей. Давний страх перед нашествием варваров снова притупился. Так, сжившись с мрачным предчувствием, уже не слишком веришь, что оно сбудется.