Первый человек в Риме. Том 1
Шрифт:
– Однако, Метелл ни за что не отдаст мне своих солдат, – сказал Марий Сулле, когда закон был принят.
Да, патрицию Корнелию еще предстояло научиться вещам, которых он, к сожалению, до сих пор не знал. Иногда Сулла приходил в отчаяние не веря, что одолеет эту науку. Обнадеживало то, что рядом – Гай Марий. Тот всегда находил время, чтобы терпеливо и незаносчиво растолковывать ему многое. И Сулла мог спрашивать его без стесненья.
– Но разве солдаты не обязаны воевать против Югурты? Разве не должны они оставаться в Африке до победы?
– Могли бы остаться, если захочет Метелл. Но что
– Значит тебе придется набирать новую армию. Понятно. А ты не можешь подождать, пока он приведет армию обратно, а потом снова нанять ее – уже к себе на службу?
– Неплохо бы. Да, к несчастью, возможности такой не будет. Луций Кассий собирается в Галлию, чтобы дать бой германцам у Тулузы. Дело нужное: зачем нам полмиллиона германцев в сотне миль от дороги на Испанию, прямо на границах нашей провинции. Полагаю, Кассий уже отписал Метеллу и попросил передать ему армию для Галльской кампании.
– Ага, вот в чем дело.
– Да. Луций Кассий – старший консул, он пользуется правом первенства. Какие войска не выберет – они в его распоряжении. Метелл приведет с собой в Италию шесть хорошо обученных и закаленных легионов. И именно эти войска Кассий, без сомнения, поведет через Альпы в Галлию. Следовательно, мне придется начинать с нуля – набрать рекрутов, обучить их, вооружить, настроить на войну с Югуртой. – Марий сделал гримасу. – Это значит, что из-за консульских обязанностей я целый год не буду иметь времени на подготовку наступления. А все потому, что Метелл не уступит мне свои войска. Выходит, я должен быть уверен, что мое командование в Африке будет продлено и на следующий год – иначе сяду я в лужу и выглядеть буду еще хуже, чем Свинячий Пятачок.
– Вдобавок теперь прецедент – тебя можно лишить полномочий точно так же, как это было сделано с Метеллом… Как все непросто! Вот уж не думал, с какими трудностями можно столкнуться просто в борьбе только за собственное выживание, не говоря уж об умножении римской славы.
Это позабавило Мария. Он засмеялся и похлопал Суллу по спине:
– Да, Луций Корнелий, это всегда непросто. Но именно поэтому и стоит этим заниматься! Разве сильный изберет путь легкий? Чем тяжелее дорога, чем больше на ней препятствий – тем интересней.
– Вчера ты говорил, что Италия полностью истощена. Погибло столько мужчин, что в Риме солдат не набрать, да и Италия начинает сопротивляться очередным наборам. Где же найдешь ты воинов на четыре легиона? Помнится, сам ты говорил, что Югурту не победить, имея меньше четырех легионов.
– Подожди, пока я стану консулом, Луций Корнелий! Ты увидишь, – вот и все, чего Сулла мог от него добиться.
Решимость Суллы иссякла во время праздника Сатурналий.
В дни, когда он жил с Клитумной и Никополис, веселый праздник подводил итог старому году. Рабы валялись пьяные, повелительно подзывая своих господ, а обе женщины носились по дому, угождая им изо всех сил. Пьяны были и они. Пьяны были все. Сулла уступал свое место в общей постели рабам, которые хотели Клитумну и Никополис – на условии,
Но в этот год – первый год своего брака – Сулле выпали совсем другие Сатурналии: он должен был проводить время в соседнем доме, в семействе Гая Юлия Цезаря. Там тоже три дня мир был поставлен с ног на голову: хозяева обслуживали своих рабов, все обменивались маленькими подарками, изводили непомерное множество изысканных блюд и вин. Но – никакой веселой неразберихи. Бедные слуги лежали смирно, что твои статуи, на обеденных ложах и робко улыбались Марции и Цезарю, в то время как те сновали туда и сюда между триклиниумом и кухней; напиваться никто и не думал и уж конечно, никто не смел сказать – не то, чтобы сделать – ничего, что могло быть сочтено неприличным. Потом, когда Сатурналии пройдут и все в доме вновь встанет на свои места.
Гай Марий и Юлия тоже присутствовали и, казалось, находили удовольствие в этой скучище. Оно понятно, – подумал Сулла с обидой; Гай Марий из кожи вон лезет, чтобы казаться своим, таким же, как зануда Цезарь.
– Какое это было удовольствие! – сказал Сулла, когда в последний вечер он и Юлилла распрощались с Цезарями. Он научился осторожности: никто, даже Юлилла, не заметил в его голосе сарказма.
– Да, было неплохо, – согласилась Юлилла, следуя за Суллой в их дом, где – в отсутствие господина и госпожи – рабы получили трехдневный отдых.
– Рад, что тебе это нравится, – сказал Сулла, запирая ворота.
Юлилла вздохнула и потянулась:
– А завтра обед в честь Красса Оратора. Признаюсь, я очень его жду.
Сулла остановился на середине приемной и, обернувшись, посмотрел на нее.
– Ты туда не пойдешь, – сказал он.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что сказал.
– Но… но… Я думала, жен приглашают тоже! – она собиралась заплакать.
– Некоторых… Тебя – нет.
– А я хочу! Все об этом говорят, все мои подруги так завидуют – ведь я уже сказала им, что иду!
– Тем хуже. Ты не пойдешь, Юлилла.
Один из домашних рабов встретился им у двери кабинета, немного пьяный.
– О, хорошо, что ты дома! – сказал он, пошатываясь. – Принеси-ка вина, да побыстрее!
– Сатурналии окончились, – мягко заметил Сулла. – Иди-иди, дурак.
Раб отошел, на глазах протрезвев.
– Почему у тебя такое мерзкое настроение? – спросила Юлилла, когда они вошли в спальню.
– Нормальное настроение, – сказал он, и, обняв ее сзади, начал ласкать.
Она вырвалась:
– Оставь меня в покое!
– Ну, что такое?
– Я хочу пойти на обед к Крассу Оратору!
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что, Юлилла, этот обед не из тех, которые одобрил бы твой отец. И жены, которые туда пойдут, не из тех женщин, которых одобрил бы твой отец.
– Я больше не во власти отца. Могу делать все, что хочу.
– Неправда. Сама знаешь – неправда. Отец передал тебя в мои руки. А я говорю, что ты не пойдешь.
Ни слова не говоря, Юлилла подняла с пола свою одежду и накинула ее. Потом повернулась и вышла из спальни.