Первый человек
Шрифт:
— Что вы хотите этим сказать?
— Это были доисторические вещи, — сказала она так, словно доверяла тайну. — Он считал эти штуки красивыми, но я их побаивалась.
— Объясните мне это.
— Там было столько этих уродин — статуэтки, ножи, камни… И еще не знаю что. Целый музей. Особенно в коридоре. Но мне нельзя было их трогать, стирать с них пыль и то было нельзя. Ничего нельзя!
— А детям?
— Им это тоже было запрещено.
— Вы сказали мне, что там были статуэтки. Вы помните, как они выглядели?
Люсьена долго думала, потом заговорила снова:
— Этого я не помню… Но помню,
— Вы не помните, была ли там одна определенная статуэтка — изображение человека с головой оленя?
Люсьена покачала головой:
— Нет. Это было очень давно. И к тому же плохое забывается быстрее, чем хорошее.
То, чем занялся де Пальма, как только оказался в своем маленьком кабинете, было похоже на урок труда для детей. В магазине скобяных товаров на углу он купил банку природных красителей. Набрал в рот две кофейные ложки порошка охры и немного воды, положил ладонь на лист бумаги и дунул на нее. Результат получился не блестящий, но теперь он понял, как это делал Отран.
Он повторил этот опыт на стене. Полный провал: ему пришлось сделать несколько попыток, и в итоге получился не слишком яркий отпечаток. В этот момент вошла Ева.
— Ну и ну! Теперь ты вообразил себя кроманьонцем! — произнесла она, потом заметила отпечатки на стене и закричала.
— Не беспокойся, я все вытру.
— А что это за музыка?
— Джон Кейдж [37] , «Роаратория».
— Какой ужас!
Рот Барона был испачкан охрой, на белой рубашке остались пятна краски каменного века. Ева долго рассматривала Мишеля, не зная, смеяться ей или плакать.
37
Кейдж Джон (1912–1992) — американский композитор, музыковед, философ, поэт и художник. Пионер в области электронной музыки, нестандартного использования музыкальных инструментов и алеаторики.
— Надеюсь, ты не станешь заходить в своих опытах дальше? Не забывай, что я ношу имя праматери человечества. Меня нельзя есть! Это табу!
— Я это знаю.
И де Пальма помчался к умывальнику — промыть рот. На секунду ему показалось, что его сейчас вырвет так, что все внутренности вылетят через рот. Когда эмоции утихли, он сразу же набрал номер телефона комиссара Рейно из уголовной полиции Парижа.
— Есть ли следы ДНК на настенном отпечатке?
— Нет, — ответил Рейно, — никаких следов.
26
Доктор Кайоль принимал пациентов по четвергам с 14 до 18 часов в больнице имени Эдуарда Тулуза. Больница располагалась в двух горизонтальных многоэтажках, стоявших под прямым углом друг к другу, в промежутке между большими кварталами на севере Марселя. Де Пальма пришел в секретариат психиатрическое отделение для взрослых. Здесь все было идеально начищено, мягкие цвета интерьера придавали служебному помещению приветливый вид. Секретарша, с толстым слоем тонального крема на лице, с очками на кончике носа, встретила его холодной улыбкой и спросила:
— У вас назначена встреча с доктором Кашлем?
— Нет. Просто
— Вы из полиции?
— Нет, с флота.
Секретарша, услышав это, не проявила никаких чувств, только застучала пальцами по кнопкам коммутатора.
— Доктор Кайоль примет вас через несколько минут, — сообщила она майору. — Будьте добры немного подождать его в зале, в конце коридора.
Зал ожидания был длинной комнатой, которую освещали настенные лампы. Кроме них, на стенах висели картины — зеленые сельские пейзажи и плакаты с советами, как не заразиться СПИДом. На столе лежали кучей глупые журналы, как в приемной любого врача. Очевидно, жизнь сильных мира сего и их прихлебателей, изображенная на глянцевых фотографиях, нравилась больным.
Молодая женщина с бледным как воск лицом и мокрыми глазами листала вульгарный журнал. Закончив очередную страницу, она перебрасывала языком жвачку из-за одной щеки за другую, поднимала взгляд от журнала и смотрела пустыми глазами на де Пальму. На ладонях у нее был неумелый рисунок синими чернилами. Надпись «Марк» — имя любимого. Сердце и бесцветный цветок. Следы заключения, клейма арестантки.
Доктор пришел через несколько минут. Тот же огненный взгляд, что десять лет назад, те же квадратные очки в стальной оправе, тот же широкий суровый лоб. Виски по-прежнему похожи на литавры — туго обтянуты кожей, которая лихорадочно вздрагивает. За годы, прошедшие с их последней встречи, лицо врача изрезали морщины. Майору показалось, что с тех пор прошла целая вечность.
— Добрый день, господин де Пальма. Должен вам сказать: я думал, что не увижу вас всю оставшуюся жизнь.
Голос стерся от времени и работы, ладонь не гнется. Кабинет украшен рисунками австралийских аборигенов.
— Великолепная коллекция! — похвалил их де Пальма, чтобы разрядить обстановку.
Ответная улыбка Кайоля была вежливой, но не могла скрыть его нетерпение.
— На них изображено «время снов», сердцевина культуры австралийских аборигенов. Эти рисунки трогают души большинства моих пациентов. Как будто они лучше всех понимают их смысл.
Фон одной из картин был заполнен сложными переплетениями желтых, белых и красных линий. В центре выделялась человеческая фигура с полукруглым украшением на голове. Рядом с ней была еще одна фигура, поменьше. Это означало мать времени снов и сопровождающий ее звездный народ.
Кайоль сел, взял со стола ручку, лежавшую на чистой странице записной книжки, с озабоченным выражением лица посмотрел на де Пальму и сказал:
— Последний раз мы встречались с вами в Экс-ан-Провансе, в здании суда.
— На заседании суда департамента Буш-дю-Рон, — договорил майор. — Тяжелое воспоминание и для вас, и для меня.
— Тома бежал! В каком-то смысле мы вернулись к тому, с чего начали.
— К сожалению, да. Именно поэтому я пытаюсь понять то, чего не смог понять много лет назад. Его нужно найти, и как можно скорее.
Вошла секретарша и положила на стол толстую папку, перевязанную серой лентой. На папке большими буквами было написано зеленым маркером: «Отран».
— Вот его медицинская карта. Строго говоря, это профессиональная тайна, но я все же хочу дать вам порыться в этих документах, если они могут быть вам полезны.