Первый человек
Шрифт:
— В таких случаях психиатр погружается на самое дно души человека, в ее самую непредсказуемую часть, — добавил Кайоль. — Шаманизм существует до сих пор во многих культурах по всему миру. Несомненно, люди сохранили его с древнейших времен. Эти обряды совершаются и пользуются уважением на тибетских плато в Сибири, Австралии и Северной Америке. Я думаю, что Кристина была права, когда решила, что негативные отпечатки ладоней среди росписей в пещерах — это знаки шаманов.
— Проблема вот в чем, доктор. Шаманы не так сильно отличаются от остальных
— Я с вами согласен, — сказал Кайоль, снова садясь на свое место.
Какое-то время оба молчали. Перед обоими — старым сыщиком и психиатром — вставали тени прошлого.
— Находясь в тюрьме, Отран обдумывал что-то и составил какой-то план, — заговорил де Пальма. — Жизнь взаперти, должно быть, толкала его к самосозерцанию, а это никогда не идет на пользу людям с таким заболеванием. Монашеский образ жизни и шизофрения — худшие враги. Вы знаете это, доктор, и понимаете, что такое ночь в тюрьме, когда твой ум преследуют призрачные голоса.
Кайоль отвернулся, чтобы де Пальма не видел его лицо, и произнес:
— Его отец умер очень молодым, когда возвращался из археологической экспедиции. Несчастный случай.
— Из экспедиции? Археологической?
— Он работал с профессором Палестро, о котором вы уже слышали. Был одним из тех добровольцев, которые считают за счастье копать землю вместе с учеными.
— Что вам известно о его смерти?
— Как мне говорили, это был нелепый несчастный случай. Влез на табурет, споткнулся и упал. При падении ударился головой обо что-то твердое.
Кайоль продолжал сидеть спиной к Барону.
— Вы много знаете о семье Отран.
— Я лечил Тома. — Врач резко повернулся к де Пальме лицом и добавил: — Каждый более или менее серьезный врач-практик моей специальности знает жизнь своего пациента. Это самое меньшее, что он должен: мы же психиатры.
— Не расскажете ли вы мне о его матери?
Взгляд Кайоля стал тревожным.
— Она была красивой женщиной. Сейчас ее тоже нет в живых. Умерла через двенадцать лет после мужа.
— Естественной смертью?
— Нет, погибла в автомобильной катастрофе.
Кайоль взял со стола ручку и начал крутить ее в пальцах. Де Пальма впервые видел у него это нервозное движение.
— А где были тогда ее дети?
Кайоль молчал — подбирал слова. Ручка все быстрее вращалась в его пальцах.
— Тома был в больнице, в Виль-Эвраре, — сказал он наконец.
— Почему он был не в вашем отделении? И почему так далеко?
— У них было более современное лечение. В психиатрии произошли перемены. В Виль-Эвраре проводили эксперименты, более интересные для Тома.
Вся теория де Пальмы рухнула, как карточный домик. Мартина не была
Кайоль провел пальцами по ручке, словно выравнивал ее поверхность. Выражение его лица было напряженным и усталым. Де Пальма заметил, что пальцы у него длинные и тонкие, почти женские.
— Как повел себя Тома, когда узнал о смерти матери?
Ладони Кайоля задрожали, пальцы крепко сжали ручку. Потом он ответил:
— Никак. Никакой реакции — ни печали, ни радости. Это было ужасно.
30
— Идите за мной! — сказала надзирательница, коротышка с мужскими манерами.
Она волочила ноги в туфлях на мягкой подошве по блестящим, как стекло, плиткам пола.
— Кристина Отран наша лучшая заключенная, — рассказывала она. — Никаких пакостей, даже самых мелких. Никаких проблем. Проводит все время либо уткнувшись в свои книги, либо в спортивном зале. Она в отличной форме.
Де Пальма впервые оказался в женской тюрьме. Он знал слухи о жестоких и бесчеловечных порядках в таких тюрьмах. Говорили, что надзирательницы в них более жестоки, чем надзиратели в тюрьмах для мужчин. Здесь, в женской тюрьме города Ренна, не было ни одного рождественского украшения, ни одного предмета, по которому можно было бы понять, что сейчас у людей праздник.
Шумы окружали Барона со всех сторон. Ему было не по себе, он чувствовал себя почти уродом в своих черных брюках и черном свитере. Отовсюду доносились перешептывания и взрывы смеха запертых в клетки женщин. В тюрьме голоса не умолкают ни днем ни ночью.
— С Отран у нас только одна сложность: она почти не разговаривает. Только скажет несколько слов, если ей нужна какая-нибудь вещь.
Пройдя метров двадцать, его спутница остановилась перед тамбуром. Другая надзирательница, в звании сержанта, с пучком на затылке, отвела взгляд от своих экранов, кивнула де Пальме и сказала:
— Сейчас открою.
Первый замок открылся и закрылся снова, когда полицейский и надзирательница прошли в дверь. Заскрипел другой засов.
— Здесь я вас покидаю. К Кристине Отран вас проводит моя коллега. Я не знаю, что вам сказали, но у нее не было ни одного посетителя за шесть лет, которые она здесь находится. Не думаю, что она вам много расскажет.
— Попытаться всегда можно, — заметил де Пальма, не зная, улыбнуться или нет.
— Кто знает? Она неплохой человек.
Комната свиданий была квадратным помещением, стены — белые, с зеленой каймой по краям. Мебель — стол, привинченный к полу, и два металлических стула. Де Пальма поставил портфель на стол и повесил куртку на спинку стула. Сам не зная почему, он боялся взглянуть в глаза Кристине Отран. Боялся снова увидеть ее лицо, которое произвело на него такое впечатление во время их единственной встречи в суде Экс-ан-Прованса.